или хотя бы замедлить шаг. Она спотыкалась о корни, ветви хлестали её по лицу, и она в испуге закрывала глаза.
Наконец он остановился и выпустил её локоть. Она почувствовала необходимость опереться спиной о ствол дерева, чтобы не упасть. И в тот самый момент, когда она ощутила сквозь ткань жакета неровность коры, голова её мотнулась в сторону от пощёчины. Она не вскрикнула, не сделала попытки защищаться или хотя бы закрыть лицо. Пауль ударил её по другой щеке.
— Паршивая, глупая курица! — крикнул он. — Забыла, что я тебе обещал? — Он крепко схватил её левою рукой за воротник блузки у самого горла.
Она молчала. Он ещё и ещё раз ударил её по лицу.
— Вместо того чтобы благодарить меня за то, что я избавил тебя от необходимости следить за твоим милым, решила предать меня? — Он несколько раз тряхнул её за воротник так, что голова её билась о дерево. Но она не чувствовала боли, словно все в ней вдруг опустело и нечему стало болеть. У неё нехватило сил поднять руку и оттолкнуть его. Все её тело обмякло, стало чужим. Присутствие Штризе было единственно реальным, — таким огромным и страшным, что не было смысла ни искать защиты, ни оправдываться, ни хотя бы плакать.
Реакция наступила внезапно и именно тогда, когда Штризе думал, что уничтожил волю Эльзы, унизил её настолько, что она уже не посмеет больше сопротивляться даже в мыслях. Вспышка произошла после того, как он сказал:
— Если ты не сумеешь восстановить отношения с Мартой, я заставлю тебя заняться Эгоном. И уж у меня те данные, которые ты будешь приносить, не пропадут, — я сумею обратить их против твоего гуся!..
— Не буду, ни слова не буду тебе говорить! Никому из вас! Ни об Эгоне, ни о Марте… Будьте вы все прокляты!
Она с такой силой ударила его кулаком в лицо, что он на мгновение опешил, но в следующий миг она лежала на земле, и удары ногою заставили её корчиться от боли и ужаса.
Пауль понял, что на этот раз она добита.
Тяжело дыша, не столько от физических усилий, сколько от переполнявшего его бешенства, он закурил и сказал лежавшей, сжавшись в комок, девушке:
— Не думай, что тебе удастся нас провести. Если бы я мог это предположить, уже пять минут тому назад из тебя вылетел бы дух! И запомни: ты доведёшь до конца дело с Мартой, и тогда я не буду мешать твоему «счастью» со Шверером, либо тебе придётся помочь мне затянуть петлю на его собственной шее. Вот и все. — Он смял недокуренную папиросу и совершенно спокойным тоном, словно заканчивал обычный разговор, произнёс: — Завтра я должен знать, как Марта выполнила моё поручение относительно Кропачека… И довольно мелодрам. Отправляйся домой. Но так, чтобы никто тебя не видел.
С минуту он стоял, глядя на неё сверху вниз, потом молча повернулся, чтобы уйти. Эльза медленно поднялась.
— Никогда… ни одного слова! — хрипло выкрикнула она. — Я ненавижу тебя, ненавижу всех вас!
Она собрала силы, словно намереваясь нанести удар, и плюнула ему в лицо. Сквозь застилавшие взгляд слезы она смутно видела, как Штризе поднял руку, но, вместо того чтобы нанести ей смертельный удар, которого она ждала, он только растерянно вытер лицо.
Эльза, шатаясь, побрела прочь.
И все время, пока она удалялась от него, ей казалось, что вот сейчас, прежде чем она сделает следующий шаг, горячий удар пули в спину швырнёт её лицом вперёд… Только горячий удар в спину — ничего больше… Говорят, что пуля долетает раньше, чем звук выстрела…
Но не было ни пули, ни выстрела.
10
На следующий день, сидя за рулём, Лемке не мог думать ни о чём другом, кроме слышанного ночью.
Что было делать?.. Что делать, что делать? Открыть все генералу? Он сочтёт его за сумасшедшего, а Кроне немедленно отправит его, Лемке, к праотцам и организует новое покушение. Сделать сообщение чешским властям? При его положении генеральского шофёра, при том, что у него в кармане паспорт на имя Курца? Чешские власти откроют все англичанам. Они постараются оградить себя от возможных случайностей с этою проклятой сумочкой. А как только его, Лемке, участие в этом деле будет открыто, он простится с местом возле генерала, на которое его поставила партия и которое уже никогда не удастся занять ни одному её члену…
Предоставленный себе в таком неожиданном и необычном деле, чувствуя огромную ответственность, которая свалилась на него, Лемке искал выхода. Самым правильным было бы связаться в Либереце с коммунистической организацией и посоветоваться о дальнейших действиях. Дело было большим, политическим, — он не должен был действовать изолированно от партии. Но как быть и тут с его нелегальным положением? Пожертвовать и поставить крест на возвращении в Германию?..
По прибытии в Либерец он бросился на поиски местного комитета коммунистической партии Чехословакии. Но нашёл его помещение опечатанным: руководство партии в пограничных районах, приготовившись к приходу немцев, ушло в подполье. Искать его в положении Лемке было бы безнадёжным занятием. Приходилось действовать в одиночку.
Лемке в подавленном настроении возвращался в гостиницу «Золотого льва», когда увидел впереди себя двух мужчин. Некоторое время он шёл вслед за ними, машинально разглядывая их спины. Но чем больше он смотрел на фигуру небольшого коренастого крепыша, тем увереннее мог сказать, что он его знает. Лемке прибавил шагу и, поравнявшись с крепышом, узнал в нём Августа Гаусса, с которым встречался в Берлине как с участником антигитлеровского подполья. При виде Лемке патер было смутился, но быстро оправился и сказал:
— Сама судьба посылает мне вас!
А его спутник остановился, глядя на часы.
— Мне пора, — сказал он и, сделав приветственный жест, исчез за углом.
По манерам Роу Лемке сразу определил в нём иностранца и подозрительно спросил Августа:
— Кто это?
— Английский товарищ.
— Антифашист?
— Прогрессивный журналист. Надеется «разоблачить здесь двойственную политику британского кабинета в отношении Чехословакии.
Лемке уже почти не слушал патера. Он лихорадочно соображал: присутствие здесь левого английского журналиста в тот момент, когда будет раскрыта махинация Кроне, могло бы принести пользу. Но сказать ли обо всём патеру или только намекнуть?.. Он решился:
— Мне нужно вам кое-что сказать.
— Любое кафе… — начал было патер, но Лемке перебил:
— Нет, нет, сядем где-нибудь на бульваре… Дело, знаете ли, такое… — Он насторожённо огляделся.
Через несколько минут они сидели в уединённой аллейке парка. Лемке, с трудом скрывая волнение, поделился «своими подозрениями» о том, что, «как ему кажется», может быть устроено покушение на англичан и Шверера. Он не ожидал, что его слова произведут на патера такое сильное впечатление: Август изменился в лице, он даже не пытался скрыть, что озадачен. После короткого размышления он предложил встретиться вечером в гостинице, причём обещал привести с собою нескольких местных друзей. Попрощавшись, он поспешно удалился.
Сидя в дешёвом ресторанчике, Лемке из разговоров местных жителей узнал, что неподалёку расположен Вацлавский самолетостроительный завод — тот самый, на котором служили Зинн и Цихауэр. Какая досада! Как мог он не взглянуть на карту!
Лемке помчался на телеграф. Неужели было упущено время, чтобы связаться с товарищами и до прихода террористки вызвать их сюда? Зинн и Цихауэр! Вот кто нашёл бы путь к местным товарищам по партии, вот с чьею помощью была бы предотвращена ужасная провокация!
Телеграмма, посланная Лемке, была лаконична, но друзья, достаточно хорошо знавшие его
