теперь ты не можешь мне отказать!
– Все не так просто, как ты думаешь.
– «Распущенный, горящий нетерпением юнец…» – такое здесь начало. Выглядит любопытно. Я бы назвала это черновиком письма. Примерно формата A4. Черные чернила. Написано, судя по всему, наспех. Лежит прямо передо мной, на столе. Так что если он тебе нужен… Возможно, что он здорово тебе поможет в дальнейшем? Или 1 ы уже завершил работу над своим фильмом?
– Не-е-ет, что ты. – Я сглотнул. – Магда, я бы послал тебе этот дурацкий, дурацкий, проклятый листок, поверь, ничто в мире сейчас не доставило бы мне большей радости…
– Так почему ты этого не делаешь?
– Не могу, – слабо выдохнул я. – Сейчас никак.
– Не можешь
– Я об этом подумаю, ладно?
– Так и сделай! Я всегда знала, что рано или поздно мы найдем общий язык. Ведь не могла же эта бумажка раствориться в воздухе. Но только умоляю тебя: не вздумай посылать ее почтой. Мы же все равно скоро увидимся.
– Увидимся? Для меня это новость.
– Именно так. Ты ведь уже дал согласие – «С Ниной после полудня». По крайней мере я об этом слышала.
– Ты тоже получила приглашение?
– Когда нам позвонили из редакции – а это произошло вскоре после твоего ухода – я, разумеется, вспомнила о тебе. Мгновенно. И порекомендовала тебя как собеседника. А они, видимо, связались с твоим агентом. Просто мне показалась, что эта тема тебе не безразлична.
– Нет-нет, ты все правильно сделала – спасибо, Магда. Спасибо.
Я повесил трубку.
Дорогой мой Массольт, медленно, но верно я начинаю понимать, какой ты хитрый старый черт!
Я направился к полке, вытянул оттуда серый конверт из грубой бумаги. С раздражением вытряхнув ошметки листка на письменный стол, приступил к реставрационным работам.
Получалось гораздо лучше, чем я думал. Мои записи на обороте теперь даже помогали мне восстановить все, как было. Мозаика почти сложилась! Почти! С правого края не хватало кусочка – проклятие, всего одного клочка, но не хватало!
Я снова порылся в мусорной корзине, в конце концов вытряхнул все ее содержимое на пол, каждую бумажку разглядывал чуть ли не под микроскопом, но того, что нужно, так и не нашел.
Внезапно я увидел себя со стороны: очумелый псих елозит по полу на коленях, судорожно роясь в скопившемся за несколько недель мусоре.
Сказать «нет!». Закрыть глаза, опустить голову и сказать. С меня довольно. Нет, нет и еще раз нет.
«Да? – послышалось из темноты. – Ты что-то сказал?»
Нет. Нет, нет и еще раз нет.
Черт возьми, нужно быть осторожней. Лафатер и прежде, случалось, доводил людей до помешательства.
Я поднялся.
Все обрывки, лежавшие передо мной, наклеил на белый лист, положил его между двумя другими листками, отправил сохнуть в фотоальбом «Вюлишхайм прежде и теперь» и в довершение уселся на все это сверху.
Не знаю, долго ли я так просидел.
Но когда я (должно же это было рано или поздно случиться) открыл книгу и осторожно отделил листки друг от друга – они все еще немного слипались, – в глазах у меня окончательно помутилось!
То, что предстало моему взору, походило… просто не знаю на что. Может, на анонимное письмо-угрозу от марсианина, которое он склеил из вырезанных букв и слов марсианской газеты серой марсианской слюной. Не важно, не важно! Взяв черный фломастер, я подправил хотя бы те места, где разрыв шел прямо посреди букв или цифр – кусочки склеились не совсем точно.
Потом оглядел все это… все это безобразие! Оставалась одна надежда: ксерокопия.
Полчаса спустя я вернулся. Теперь у меня было несколько копий различной яркости. Основная проблема, на которую я обратил внимание, еще копируя лист: места разрывов просматривались-таки в виде черных, дрожащих полос, а на месте сгибов и вовсе темнело нечто похожее па горные кряжи, соседствующие на бумаге с серыми тенистыми долинами.
Однако сам шифр, насколько я, разумеется, мог об этом судить, оставался вполне пригоден для чтения.
Несмотря ни на что.
Все наверняка обернулось бы иначе, если бы не это чтение в «Е.» десять дней спустя.
Если бы…
– Привет!
Кто-то выкрикнул мое имя. Да, не фамилию – имя, а если точнее, оно прозвучало в уменьшительной форме.
Мимолетный испуг – на миг мои колени стали ватными, но я тут же сумел с собой совладать и должным образом отреагировать. То есть удивленно обернуться и…
Женщина!
Она буквально вся лучилась восторгом, глядя на меня. Ага. Тут и я засиял, чисто автоматически! И когда мой рот аж заныл от широкой улыбки, медленно двинулся в ее сторону. Еще три шага, два, и вот я уже стою перед ней. Она же тем временем успела трепетно прикрыть веки, широко раскинуть руки. Подобно крыльям ветряной мельницы.
Коль скоро в тот момент мне ничего более не пришло на ум, я просто немо упал в ее распростертые объятия. Мы немного покружились, затем моя голова тяжело и безвольно легла на ее плечо…
По сути, проблема была старой, из классического репертуара моих ошибок: я часто говорю с человеком, не понимая, кто это, и пока мы оживленно беседуем, наперебой предаваясь общим воспоминаниям, исподволь пытаюсь выяснить, откуда он, собственно, взялся.
Или происходит нечто напоминающее ситуацию из фильма «Ужас вечеринок». Представьте себе: между мною и совершенно незнакомой личностью вырастает хозяин дома – руки слегка растопырены, он весь – олицетворенный вопрос:
– Вы знаете друг друга?
На помощь мне в таких случаях приходит Соломонова фраза:
– Часто не знаешь и себя самого.
Мой стандартный способ улизнуть от сего коварного вопроса! Он меня выручает. А быть может – разве это исключено? – также и моего собеседника. Ведь эта уловка избавляет меня и, вероятно, невзирая на наши бодрые, доверительные улыбки, его от горькой истины: ты некий писатель, которого не знают. Другими словами, тебя не существует.
Кстати, сильно подозреваю, что в свое время столь неожиданно взыгравший во мне интерес к лафатеровскому чтению лиц, помимо прочего – если пошарить по закоулкам лабиринта, именуемого моей сущностью, – был связан еще и с плохой, чтобы не сказать дырявой, памятью на них.
Голова моя по-прежнему нежно покоилась на женском плече. Я задумчиво принюхивался к аромату незнакомых духов, подобно учуявшей грозу собаке. Разумеется, это было бессмысленно. Открыв на секунду глаза, я успел увидеть, что библиотекарь и обе его коллеги тактично удаляются. Я тотчас снова зажмурился.
– Ты, это ты, – раздался ее голос прямо у меня над ухом.
Я глухо застонал.
– Молчи, не говори ни слова! – шепнула она.
Я покачал головой: нет, я и не собирался!
Она рывком подалась назад:
