— Жила ли когда-нибудь в городе Розмари Карвер. — Вопреки надеждам, произнесение имени вслух не оправдалось. Скотт лишь почувствовал себя еще глупее, собравшись отыскать реальные свидетельства о девочке, скорее всего выдуманной отцом. — За какое время есть местные газеты?
— Не раньше сороковых годов, да и те почти все упакованы. Разумеется, можете поискать. Не знаю, что творится в хранилище. — Библиотекарша поколебалась, оглянулась на Генри и добавила, понизив голос: — Только осторожно, там крысы.
Скотт посмотрел на нее с полной уверенностью, что либо ослышался, либо библиотекарша его разыгрывает.
— Развелись в подвале, теперь наверх вышли. Наверно, их переезд всполошил.
Он держал мальчика за руку, проходя мимо оставшихся стеллажей. Генри на ходу бормотал: «Крысы, крысы, крысы», проводя рукой по пыльным металлическим полкам. Скотт начал замечать в углах крысоловки — смертоносные ловушки с мощными пружинами, заправленные большими кусками залежалого сыра и протухшей салями. Генри наверняка тоже видел их, но молчал.
Через двадцать минут обнаружились остатки исторического отдела — несколько пыльных справочников 1850-х годов. Последняя, исключительно грязная адресная книга на полке, похоже, осталась только из-за размеров с чайный поднос; матерчатый переплет десятки лет впитывал пыль и равнодушные взгляды тысяч местных школьников. Скотт вытащил ее, открыл, глядя на фамилии, страницы, даты рождения и смерти, распределенные по десятилетиям, по адресам, в алфавитном порядке. Очень много Мастов, двоюродных и дальних родственников, а на букву «К» нашлась только одна фамилия Карвер в 1883 году. Карвер Розмари.
Он вернулся к библиотекарше, указал строчку в книге:
— Есть еще что-нибудь? Мне надо все о ней разузнать.
Женщина покачала головой:
— На той полке много чего было. Всегда была битком набита. Книги упаковали несколько дней назад.
— Куда отправили?
— В разные места. Скоро все помещение займут крысы. — Кажется, ей интереснее говорить о грызунах, чем о книгах. — Вы ни одной не видели?
— Чего?
— Крысы.
— Нет.
— А… — с легким разочарованием протянула она и вдруг вспомнила: — Слушайте, а ведь я вас знаю. Скотт Маст, верно?
— Верно.
— Точно. Вы с Соней Грэм дружили. А я Даун Уиллер, подруга Марсии О'Донохью. — Тон почти умоляющий. — Мы вместе выпускной альбом составляли.
— Конечно помню, Даун, — сказал он.
— Ничего, если даже не помнишь. Жуткое было дело с тем самым альбомом. Я была безумно влюблена в Адама Уайта и хотела на весь разворот выложить фотографии, на которых он прыгает в воду с трамплина. Помнишь, как он исполнял показательный брейк-данс в программе «Мы ищем таланты»?
— Конечно.
— Ну, если хочешь те книжки найти, то съезди на ферму Макгуайров. На прошлой неделе рабочие отвезли туда почти шестьдесят коробок.
— К Колетте Макгуайр?
— М-м-м… — Даун поколебалась, понизила голос, зачмокала, как будто в рот попала какая-то гадость. — Вот кто практически не изменился. Разумеется, зачем ей меняться, она и так слаще всех пахнет. Хотя, как я слышала, дела с футболистом не так хороши.
Скотт взглянул на нее:
— С кем?
— С Редом Фонтаной. Не знаешь? Колетта вышла за него в Нью-Йорке и привезла сюда. Хотела опозорить родителей, и преуспела. Они одновременно умерли от инфаркта через год после свадьбы. Разумеется, как я слышала, Ред уже потерял к ней всякий интерес. Говорят, почти все время торчит в «Фуско» с…
Даун спохватилась, умолкла, покраснела. Скотт вдруг вспомнил, как они работали над альбомом вместе с краснеющей, жалкой, зловредной девчонкой, которая до сих пор сначала говорит, потом думает.
Где-то позади в глубине пустых библиотечных стеллажей раздался резкий металлический стук.
Глава 12
Отец с характерной прямотой утверждал, что на так называемой ферме Макгуайров растут только «грязные деньги», и маленький Скотт представлял себе особенно зловредные сорняки с отпечатанными на листьях хмурыми ликами президентов. По слухам, Конрад Макгуайр обогащался на войнах, был бутлегером старой школы, торговал канадским виски во времена сухого закона и не брезговал прострелить человеку колено ради получения своей рыночной доли. Некоторые долгожители до сих пор называют его жену артисткой из погорелого театра и нимфоманкой. Говорят, она питала слабость к наемным работникам, раздевала молодых северян, которых поставлял ей муж, наблюдавший за ними из стенного шкафа с бутылкой виски и с плеткой на шее. Все они давно умерли, обрели после смерти достоинство, которым не обладали при жизни. Легендарный фамильный георгианский особняк стоит у подножия холма к западу от города, удаленный, но хорошо видный снизу, предупреждая желающих достичь тех же высот, что это место занято.
Скотт здесь не был восемнадцать лет, с того самого дня перед выпуском, когда мать его послала к Колетте Макгуайр с бальным платьем, на переделку которого потратила неделю по указаниям Ванды, матери Колетты. Помнится, он по пути расстегнул сумку, заглянул внутрь, погладил атлас кончиками пальцев, воображая под ним ее тело, сильно возбудился и грубо себя обругал.
Теперь Генри тихо сидит на заднем сиденье, разглядывает заснеженный пейзаж. Сначала рассуждал о крысах в библиотеке и умолк, когда впереди замаячили белые холмы.
— Если ты меня украдешь, — сказал он, — назад не попрошусь.
— Подумаю.
— В Мексику можно поехать.
— Что там, в Мексике?
— Чалупы.[6] — Генри махнул рукой на возникшую за деревьями ферму Макгуайров. — Зачем мы туда едем?
— Хочу найти кое-что.
— Книжки?
— Да.
— Про что?
— Про людей, живших очень давно.
Скотт въехал на круглую подъездную дорожку перед особняком, увидел неуклюже приткнувшийся поперек нее красный автомобиль с откидным верхом. Дворник в грубой оранжевой куртке и черной вязаной шапке, под которой выпучивались наушники, расчищал проход. Он даже не посмотрел на приехавших, когда они вылезли из машины и проследовали мимо него к парадному. Скотт позвонил, подождал, еще раз позвонил, вернулся, хлопнул мужчину с лопатой по плечу:
— Колетта дома?
Дворник повернул к нему лицо цвета вареной картошки. Вблизи слышен грохот тяжелого рока в наушниках, сквозь который вопрос не пробился. Скотт его повторил, дворник сощурился, помотал головой и вернулся к работе. Скотт собрался опять позвонить, но тут из-за угла дома вывернула Колетта в джинсах и
