словно вуалью, туманом, и оказался среди пологих зеленых холмов и широких долин, над которыми вдали возвышалась гора Кения со своей снежной шапкой. Прямо на дороге стоял буйвол, и Томас остановил машину всего в нескольких футах от массивного животного. Он закрыл окна и посидел, не двигаясь. На подготовительных курсах рассказывали, что буйвол — самое опасное из всех животных Африки. Он способен убить человека в считанные секунды, пронзив его с поразительной точностью или, если рога только ранили, затоптав до смерти. Нужно бросать в него камни, и тогда — теоретически — он убежит, но Томас считал, что лучше всего просто медленно отойти назад. За ним скопились машины, но никто не сигналил. Через некоторое время — пятнадцать минут? двадцать? — буйвол двинулся с места величавым шагом. Томас включил передачу. За это время он покрылся потом.
Город Нджия оказался больше, чем он предполагал. Он поехал мимо башни с часами и бара «Перпл харт паб». Остановившись у кафе «Вананчи», он поинтересовался у хозяйки, старой женщины с разрушенными зубами и одним слепым глазом, говорит ли она по-английски. Женщина не говорила, но согласилась пообщаться на суахили, и Томасу приходилось обходиться словами и фразами, которые никак не складывались в законченные фразы. Он сказал «mzungu», «Корпус мира», «manjano» («желтый» — цвет ее волос) и «zuri» (красивая). Женщина неопределенно покачала головой, но сделала ему знак следовать за собой в соседнюю лавку, где он купил бутылку фанты. Во рту у него пересохло, то ли от нервов, то ли от езды. Женщина и мужчина говорили на языке своего племени и, казалось, спорили. Пока они жестикулировали, Томас слушал группу уличных музыкантов. Воздух был прохладным и влажным, как у него на родине в начале июня. Наконец женщина повернулась к Томасу и сказала на суахили, что есть одна «mzungu», которая живет рядом с Ньери-роуд и работает учительницей. Томас поблагодарил эту пару, допил фанту и ушел.
Возле небольшой церкви на Ньери-роуд ему потребовались только слова «mzungu» и «Корпус мира», которые он сказал церковному сторожу, подметавшему ступени. Мужчина сам добавил слово «красивая».
Путь оказался все-таки не таким простым. Дорога дважды разветвлялась, и Томасу, которому возле церкви не дали никаких подсказок, приходилось гадать, куда свернуть. Поднявшись, он оказался на местности, вымытой недавним ливнем. Иногда капли воды с макадамий над головой окатывали ветровое стекло. Воздух был таким свежим, что он остановил машину и подышал, просто чтобы попробовать его на вкус. И чтобы успокоить колотившееся сердце. Он перебирал в голове варианты, как начнет разговор, готовясь ко всяким непредвиденным обстоятельствам. Там мог быть мужчина по имени Питер. Линда могла куда-нибудь уехать или встретить его холодно, недовольная этим визитом. «Я тут был неподалеку, — повторял он. — Подумал, почему бы не заехать. Забыл у тебя спросить. Мы с Региной хотели бы…»
От возбуждения ему казалось, что сама дорога гудит и дрожит. Впереди надвигался лиловый занавес, сигнализируя о приближении катастрофического дождя. Томас уже видел эти потопы, когда дождь льет прямо вниз, словно кто-то просто выдернул пробку из озера и выпустил всю воду. Солнце, которое было позади, освещало поля хризантем, невероятно обширные равнины желтого и лилового, и дальше, в конце дороги, — белую штукатурку коттеджа, яркую геометрическую фигуру на фоне почерневшего неба. Словно маяк, если уж он решил так это воспринимать. Ржаво-красная черепица образовывала на крыше узор, а вокруг двери и окон ползли по стенам франжипани и жасмин. На подъездной дороге был припаркован старый «пежо», и Томас оставил свою машину за ним, объявив таким способом о своем прибытии любому, кто мог находиться в коттедже, стоявшем уединенно, как хижина отшельника на ирландском утесе.
Она открыла дверь, как только он подошел к ступенькам. У нее было десять, от силы двадцать секунд, чтобы подготовиться, собственно, вовсе не было времени на это. Видимо, она купалась или плавала, и ее волосы лежали на спине длинными мокрыми прядями. На ней был купальник на бретелях и канга, теперь другого цвета. Она не притворялась, не пыталась показать, что его приход — дело обычное. Она просто смотрела на него. Стоя к нему лицом и находясь где- то на краю света.
Томас поздоровался.
Ее лицо было непроницаемым, глаза внимательно смотрели в его глаза.
— Здравствуй, Томас, — вымолвила она.
На пороге, на свету, он видел ее более отчетливо, чем в полумраке рынка. Ее лицо было чисто вымыто, безо всякой косметики, на носу — брызги веснушек. Возле глаз — морщинки от солнца и крошечные «запятые» в уголках рта. Полные и бледные губы — и никаких признаков улыбки.
— Желание поговорить с тобой победило. — Томас отказался от надуманных «был неподалеку» и «почему бы не заехать»: рискованно, ведь он еще не знал, находится ли внутри мужчина по имени Питер. — Хотя и сомнений особых не было.
Она посторонилась, давая ему войти. Это была небольшая комната с двумя окнами, открытыми настежь. Возле одного из них уютно расположился стол с двумя стульями. Кресла, реликвии сороковых годов (Томас представил истерзанную войной Британию, бакелитовый радиоприемник между ними), разместились у другого окна. Вдоль одной из стен стоял низкий книжный шкаф. Под ногами — старый персидский ковер. Единственная лампа.
На столе стояли цветы, один из стульев аккуратно обернут китенге. За небольшой столовой была кухня, задняя дверь открыта. На крючке висела корзина из сизали, на полу у стены стояла скульптура маконде[35].
Вода с волос стекала ей на лопатки и паркетный пол. На запястье у нее был тонкий браслет из слонового волоса.
В руке она держала янтарные серьги, которые сейчас вставляла в уши.
— Ты приехал из Найроби? — спросила она.
— Я был в Лимуру.
Она молчала.
— Мне нужно было увидеть тебя.
Никаких видимых признаков присутствия мужчины, хотя всех предметов было по два.
— Твое появление на рынке стало для меня шоком, — сказал он. — У меня было такое ощущение, будто я вижу призрак.
— Ты не веришь в призраки.
— Пробыв в этой стране год, я, кажется, уже во все могу поверить.
Они стояли на расстоянии не более фута, глядя друг на друга. Он чувствовал запах ее мыла или шампуня.
— У тебя дрожали руки, — самоуверенно заявил он и увидел, что это утверждение застало ее врасплох. Она на шаг отступила от него.
— Просто шок мало что значит сам по себе, — ответила она, не желая верить его словам. — Наши отношения закончились так внезапно, что с тобой всегда будет ассоциироваться какой-то шок, независимо от обстоятельств.
Адекватная оборона. Они прошли дальше в комнату. На книжном шкафу стояла фотография, и Томас украдкой посмотрел на нее. Он узнал двоюродных братьев и сестер Линды, вместе с которыми она выросла: Эйлин, Майкл, Томми, Джек и все остальные. Групповая семейная фотография. И еще одно фото, на котором Линда была с каким-то мужчиной. «Должно быть, это Питер», — подумал Томас. Все-таки не ученый и не анемичный, а высокий, темноволосый, по-мальчишески симпатичный. Улыбается. Рука по- хозяйски обнимает стройную талию Линды. Ее улыбка — не такая задорная и радостная. Увидев это, он непонятно почему воспрянул духом.
— Можно предложить тебе чего-нибудь выпить?
— Вода будет в самый раз.
За окнами птицы по-воскресному радостно пели в ансамбле. Они сообщали и о приближении грозы, которая уже затемнила кухонное окно, в то время как фасад дома заливал солнечный свет. Прохладный порывистый ветер трепал занавески в синюю клетку. Он смотрел, как Линда взяла в холодильнике кувшин с водой и налила ему стакан.
— Вода очищенная, — сообщила она, подавая ему.
Он выпил ледяной воды и только теперь почувствовал ужасную жажду.
