— Ладно. Пошли! — обратился Савельев к Смирнову.
Солдаты в окопах стояли с автоматами на изготовку, гранаты находились у них под рукой. Пулеметы и минометы были готовы открыть огонь. Никто не курил, все молчали. Тишина стояла и там, на немецких позициях. Настораживающая тишина…
Все смотрели на офицеров в тщательно вычищенных шинелях и до блеска надраенных сапогах, в которых впору было идти на парад. Сотни пар глаз наблюдали за ними, когда они, минуя окопы, вышли на ничейную полосу.
Двадцать метров, двадцать пять метров… Впереди все оставалось неподвижным. Смирнов заволновался, ему показалось, что он услышал какое-то металлическое позвякивание и чей-то окрик. Неужели немцы решили?.. Он споткнулся. Рядовой Кузнецов, шедший сбоку, быстро поддержал его. Савельев, казалось, ничего этого не заметил; его взгляд был устремлен вперед, на мощных скулах выступили желваки.
«Тридцать метров… Пожалуй, мы не прошли и половины ничейной полосы», — подумал Смирнов. Ему почему-то вспомнилась маленькая деревушка Антоновка, которую немецкий гарнизон ожесточенно оборонял, несмотря на абсолютно безвыходное положение. Сержант, который был послан туда в качестве парламентера с ультиматумом, вернулся назад избитый до полусмерти, с выжженной на лбу звездой… Какая гарантия у них, что гитлеровцы и тут не прибегнут к коварству? Сегодня утром некоторые из них стреляли в Тельгена. А может быть, они сейчас с ухмылкой наблюдают, как парламентеры вступают на минное поле?
Савельев громко кашлянул и огляделся по сторонам. Ему не нравилась эта тишина. Нетерпеливым жестом он надвинул ушанку на лоб и зашагал быстрее. Сколько они уже прошли? Сорок метров? Пятьдесят? Смирнов перестал подсчитывать шаги. Он спешил, чтобы не отстать от подполковника. Рядовой с флагом тоже ускорил шаг.
Кажется, кто-то окликнул их сзади? Смирнов оглянулся. В этот момент Савельев толкнул его локтем в бок.
— Идут!
Действительно, несколько серых фигур показались из немецких окопов и неторопливо направились им навстречу. У одного в руках был маленький ящик, похожий на чемоданчик.
Во главе этой небольшой группы шел приземистый офицер в чине капитана. За ним следовали унтер-офицер и двое солдат. Капитан не производил впечатления кадрового офицера; он был уже немолод, и ходьба по вспаханному полю давалась ему с трудом. Громко переводя дыхание, он остановился примерно в пяти метрах от Савельева и Смирнова и по-военному отдал честь, приложив руку к меховой шапке. Его глаза беспокойно бегали от одного к другому, хотя и производили почти добродушное впечатление. Он приказал солдату с ящичком выйти вперед.
Смирнов знал, что находится в ящичке. Воспользовавшись временем до того, как его откроют, он внимательно всматривался в затененные касками лица унтер-офицера и обоих солдат.
После того как немецкий капитан, довольно сносно, с акцентом немца из Прибалтики, говоривший по-русски, выяснил, что командование немецких войск в Корсуне оповещено о прибытии советских парламентеров и желает принять их, он приказал открыть ящичек и вынул из него два белых платка.
Первому глаза завязали Савельеву. Унтер-офицер занял место справа от Савельева, а солдат, все это время с нескрываемым любопытством разглядывавший Смирнова, — справа от него. Потом они взяли парламентеров за локоть и повели их вперед, в сторону немецких позиций.
Второй этап пути показался Смирнову намного длиннее первого. Наконец по шуму голосов и позвякиванию оружия он догадался, что они подошли к немецким окопам. По дощатым мосткам их перевели на другую сторону. Дальше путь шел по скользкой земле. Солдат то и дело крепко сжимал локоть Смирнова, поддерживая его на скользких местах, и вел его то влево, то вправо, очевидно, в обход деревьев, воронок или луж.
Так они двигались примерно полчаса, наконец капитан объявил: остановиться и ждать. Смирнов слышал, как он куда-то ушел. Унтер-офицер и солдат о чем-то тихо переговорили между собой. Вдруг Смирнов почувствовал, что солдат, стоящий рядом с ним, слегка подтолкнул его локтем. Смирнов невольно повернул к нему голову. И тут на ломаном русском языке солдат прошептал ему на ухо:
— Товарищ, слушать! Русский народ хороший! Слушать! Я любить русский, очень любить!
От неожиданности Смирнов сделал шаг назад. «Что бы это могло означать? Может быть, солдат хочет спровоцировать меня на необдуманный поступок? Если бы я мог сейчас видеть его лицо! Если он действительно так думает, я не могу просто оттолкнуть его от себя»
Смирнов вытащил из кармана шинели пачку папирос, но не успел взять из нее одну, как почувствовал в своих губах сигарету.
— Пожалуйста, курите! — сказал его провожатый.
Смирнов протянул пачку в его сторону.
— О, благодарю!
Смирнов услышал, что солдат вытащил папиросу, чиркнул спичкой.
На некотором удалении от них остановилась машина. Подошел капитан и пригласил их садиться. Как выяснилось, это был открытый легковой немецкий автомобиль. Смирнов понял это по слишком мягким рессорам, непригодным для здешних сельских дорог. С полчаса или меньше машина мчалась на большой скорости, потом водитель заметно убавил газ. Чувствовалось, что они проезжают мимо каких-то домов. Дорога под шинами больше не шипела, а гудела так, как будто была выложена камнем.
— Стеблев? — тихо спросил Смирнов подполковника. Если бы они могли выяснить и сообщить, где находится штаб генерала Штеммермана…
— Вряд ли, — ответил Савельев.
Повязка на глазах не позволяла ничего видеть. А может быть, это уже Корсунь? Судя по ветру, обдувавшему нижнюю половину их лица, не скрытую повязкой, они ехали на очень большой скорости. Машина сделала несколько поворотов. Сомнений не оставалось — это крупный населенный пункт, может быть даже город. Неожиданно водитель затормозил и выключил мотор. Они были у цели.
Смирнов встал, покрутил головой во все стороны и услышал приглушенный рокот голосов. Однако точнее он определить ничего не мог, уши его были заложены от быстрой езды. Ясно было одно: люди вокруг него говорили по-немецки. Кто-то спросил, почему здесь так много народу, другой ему ответил, что русские прислали для переговоров своих парламентеров.
— Они, видимо, думают, что мы уже дышим на ладан, — ядовито заметил третий.
— Осел! — произнес чей-то скрипучий голос.
Савельев вышел из машины, Смирнов тут же последовал его примеру. Солдат повел их прямо через шум голосов, который то утихал перед ними, то снова усиливался за их спиной.
— Вон как начистились! — услышал он чей-то шепот и невольно подумал о своих до блеска начищенных сапогах.
Постепенно шум голосов умолк. Лейтенант Смирнов даже не обратил на это внимания. Через несколько минут они встретятся лицом к лицу с представителями командования обоих окруженных немецких корпусов. Он сосредоточил свои мысли на самом главном, от чего зависела теперь жизнь десятков тысяч немецких солдат.
Снова и снова пытался он поставить себя на место немецких военачальников и представить, как бы поступил в их положении. И как всегда, думая об этом, он приходил к выводу, что положение безнадежно. Чего он представить не мог, так это того, что может оказаться во главе армии, занимающейся разбоем.
Смирнов заметил, что теперь они свернули с мощеной улицы. Под их ногами зашуршал гравий. Садовая дорожка? Мимо проехало несколько легковых машин. Вдруг он вздрогнул. Совсем близко, по- видимому из дома, раздался девичий смех. Потом смех утих, послышалась украинская речь.
Вновь мимо проехали машины, некоторые навстречу им, другие — обгоняя. Потом серебристые голоса украинских девушек донеслись уже издалека. Они смеялись, и их смех сопровождал обоих офицеров, входящих в двери дома.
Так вот это где! Невольно Смирнов вытянул руку в сторону Савельева.
— Что случилось? — спросил тот.
