Он дошел уже до выхода из блиндажа, как вдруг Фундингер вскочил на ноги и, щелкнув каблуками, бодро сказал:
— Господин полковник может на нас смело положиться! Нам всем ясно, что Манштейн всех нас вызволит!
Когда полковник и его сопровождающие скрылись в тумане, в блиндаже, словно по команде, раздался громкий смех по поводу остроумного заверения Фундингера.
— Манштейн всех нас вызволит! А Хубе прорвется, несмотря ни на что! Больше нас уже никто не поймает на такую удочку, — сказал Макс Палучек, подмигивая Фундингеру.
Воспользовавшись благоприятной обстановкой, Фундингер наконец задал вопрос, от которого зависело все: «Когда?»
Ензике предложил перейти к русским сегодня же ночью. Палучек считал, что густой туман, легший на землю, им как нельзя кстати. Лански и Хайнзиус колебались, так как поблизости находился их ротный командир. Эрвин, напротив, беспокоился, что в тумане русские примут их не за перебежчиков, а за фашистов и откроют по ним огонь. Тео опасался, как бы им в тумане не наскочить на минное поле.
Фундингер молча переводил взгляд с одного лица на другое. Он считал, что хорошо сделал, не послушав тогда Ензике: товарищи действительно не могли без него обойтись. Тихо, но решительно он изложил суть своего плана, продуманного им до мелочей.
— То, что обер-лейтенант находится недалеко от нас, не должно нас пугать. Напротив, сам того не желая, он нам поможет… — начал объяснять Гейнц.
В этот момент снаружи послышался громкий голос диктора, усиленный динамиком. Все вскочили и бросились из блиндажа. Ветер доносил слова: «…Вам грозит полное уничтожение! Прорыв из окружения невозможен! Немедленно прекращайте все боевые действия!.. Переходите на сторону Национального комитета «Свободная Германия» целыми подразделениями, группами и поодиночке!.. Гитлер и послушные ему генералы ведут вас на верную смерть. А Национальный комитет приведет вас на вашу свободную родину!»
Под серым низким небом по ту сторону ничейной полосы виднелись черно-белые кроны голых деревьев. Подняв меховой воротник шинели, чтобы не задувал ветер, полковник Фехнер, стоя в стороне от солдат, внимательно смотрел в сторону деревьев, откуда доносился голос диктора, а перед его мысленным взором плясали серые в яблоках лошади, нетерпеливо ожидавшие своих всадников, чтобы умчать их подальше ото всего, в том числе и от завтрашнего дня, который может принести только смерть или плен, подальше от ответственности за судьбу бригады и от разлада с самим собой.
«Гитлер и послушные ему генералы ведут вас на верную смерть», — звучали в его ушах слова диктора.
Полковник повернулся кругом и пошел к своему автомобилю. Мысли медленно кружились в его голове. В их общем потоке всплыла чья-то фраза: «Некоторые называют то, что они плохо делали в течение полстолетия, опытом».
Едва полковник вошел в свой блиндаж, как его позвали к телефону. Звонил офицер из штаба Гилле. Фехнер узнал его по слегка дрожащему голосу. Офицер вполне официальным тоном сообщил ему, что 11 февраля после боя на северном участке фронта пропал без вести обер-лейтенант Торстен Фехнер.
Услышав это, полковник Фехнер окаменел. Связист взял из рук полковника телефонную трубку. Понимая душевное состояние полковника, офицеры штаба деликатно покинули блиндаж.
В селе рвались снаряды и бомбы. «Они поделили котел на квадраты, — механически думал Фехнер, — и теперь ведут огонь по площади: ни командирам орудий для открытия огня, ни пилотам для бомбардирования дневной свет совсем не обязателен, они добьют нас и в темноте».
Полковник, выпрямившись, прошелся по блиндажу, В течение четверти часа он находился один, затем вызвал к себе начальника штаба и, оценив создавшуюся обстановку, отдал необходимые распоряжения. Потом он съел то, что ему подали, — это был шницель, но не теплый, как он просил, а горячий. Проглотив кусок горячего мяса, полковник обжег горло и закашлялся. Позвал обер-ефрейтора, который стал служить у него после того, как предыдущий ординарец умер от сыпного тифа. Увидев перед собой седовласого ординарца, полковник не сдержался и накричал на него, покраснев как рак. Он кричал до тех пор, пока ему не принесли донесение, в котором говорилось, что на его участке, который, собственно говоря, стал «его участком» всего лишь несколько часов назад, на сторону русских перешел целый взвод.
Фехнер рывком расстегнул воротник мундира: он сразу же сообразил, чей это взвод.
Далее выяснилось, что раненый командир обер-лейтенант Райнеке приказал открыть огонь по русской окопной говорящей установке, но огонь почему-то быстро прекратился, а диктор как ни в чем не бывало продолжал говорить. Тогда Райнеке приказал солдатам 2-го взвода под прикрытием тумана выловить пропагандиста с ОГУ на ничейной земле. Два отделения должны были окружить его, отрезав от своих, а третье отделение, которым командовал унтер-офицер Хайнзиус, должно было отвлечь на себя внимание и самого пропагандиста, и вражеской пехоты, прикрывающей его. Без лишних слов солдаты выслушали приказ и исчезли в тумане. Наступило довольно долгое молчание, а затем через ОГУ раздался голос Фундингера, который спросил ротного командира, не пошлет ли он следом за ушедшим другой взвод. У русских для всех хватит хлеба и теплых убежищ.
Фехнер тупо уставился в пустоту прямо перед собой. Он невольно вспомнил блиндаж, в котором недавно побывал, и озабоченные лица солдат. Если солдаты недовольно ворчат, можно быть уверенным, что речь идет о какой-нибудь мелочи, которые во фронтовой жизни встречаются почти на каждом шагу, если же они начинают задумываться и размышлять, то дело касается уже чего-то важного.
Подумать только — на сторону противника перешел целый взвод! Для Фехнера это было равносильно удару в лицо, В конце концов, решившись на такой шаг, эти люди повернулись спиной не только к Гитлеру, но и к нему, полковнику Кристиану Фехнеру. Если нечто подобное случится еще раз, пока он сидит на своем посту, неизвестно, чем, где и когда это кончится.
Фехнер вскочил, вызвал к себе начальника отдела 1с и, надевая шинель, резким голосом приказал принять самые строгие меры по отношению к дезертирам.
— И немедленно! — добавил он. — Даже тех, кто только подозревается в намерении дезертировать, отдавать под трибунал!
Полковник приказал своему шоферу как можно быстрее доставить его в роту обер-лейтенанта Райнеке.
Когда полковник Фехнер остановился перед блиндажом обер-лейтенанта Райнеке, ему доложили, что в плен взят один русский.
— Где он?
— В доме напротив. Пленный ранен.
Фехнер вместе с сопровождающим поспешил в указанный дом.
На лавке под окном лежал мужчина в простых крестьянских штанах и синей фуфайке. Полковник увидел молодое и на редкость бледное лицо, бесцветные губы. Старый крестьянин, хозяин дома, торопливо отошел от раненого, которого он поил водой из большой глиняной кружки.
Подойдя к пленному, Фехнер спросил его, из какой он части и какое задание выполнял. Немецкий унтер-офицер, с трудом выполняющий обязанности переводчика, перевел вопросы полковника.
Пленный лишь скользнул взглядом, полным ненависти, по фигуре полковника, но не произнес ни слова.
Словно ужаленный этим взглядом, полковник дернулся и наклонился над пленным.
— Так вот ты какой! Слишком гордый, чтобы разговаривать со мной, да? — Полковник с силой рванул раненого за ватник, и тот расстегнулся. На гимнастерке, оказавшейся под ватником, чернело большое кровавое пятно, а рядом сверкало несколько медалей.
— За что тебя наградили?
— За то, что я метко бил фашистов, — ответил пленный, смело глядя полковнику в лицо. — Этих проклятых бандитов и убийц!..
Лицо Фехнера залила краска.
— И скольких же ты убил?
Старик хозяин, забившись в угол, уронил кружку на пол.
