— Человек двадцать-тридцать в селе, где нам навстречу не вышли ни одна женщина и ни один ребенок… Всех их повесили на деревьях… повесили ваши палачи!
Фехнер хотел было резко ответить русскому, и ответить так, чтобы уничтожить его своим ответом, но, не найдя нужных слов, он выхватил пистолет и выстрелил три раза в бледное лицо раненого.
— Господин полковник! — в ужасе воскликнул Райнеке.
Тяжело дыша, Фехнер сунул пистолет в кобуру.
— Что вы торчите тут как столб! — набросился он на Райнеке. — Пошли!
Словно в воду опущенный Райнеке и остальные офицеры вышли вслед за полковником на улицу.
Унтер-офицер, исполнявший обязанности переводчика, остался в доме.
Старик хозяин вышел из своего угла, охая и причитая:
— Какой храбрый солдат! Ох, беда, беда! Для всех нас настал последний час!
— Нет, старик, — возразил ему унтер-офицер, — это для нас настал последний час, а не для вас.
14
Едва начало рассветать, как бои в западной части котла, там, где немцам накануне удалось сделать небольшую брешь, снова возобновились. Первые донесения, поступившие с этого участка к Штеммерману, заставили генерала начисто позабыть тяжелые воспоминания, мучившие его до этого. Генерал вновь обрел прежнюю энергичность.
«Хубе прорывается ко мне, а я прорываюсь ему навстречу. Сейчас нас разделяет не более двадцати километров! А победителей, как известно, не судят», — так размышлял Штеммерман.
В то же самое время войска Ватутина и Конева в северной части котла потеснили войска Штеммермана и овладели значительным участком местности.
Однако даже это мало обеспокоило генерала Штеммермана. Он наконец получил долгожданное донесение и одновременно с ним приказ на наступление в направлении Лисянки.
Получив донесение, Штеммерман, как и планировалось ранее, отдал приказ войскам, находящимся в районе Стеблева, прорваться в юго-западном направлении с задачей соединиться с танковыми частями Хубе в районе Лисянки.
Получив вскоре после этого утешительные известия, генерал почувствовал себя как никогда уверенным. Сообщения о том, что войска несут очень большие потери, не смутили его; эту операцию он ценил очень высоко. Не медля и не считаясь ни с чем, генерал снял с других, не менее опасных участков фронта ряд частей и бросил их в наступление в юго-западном направлении. Будь что будет! Если он прорвется здесь, тогда все будет хорошо.
В процессе проведения этой операции на внешнем и внутреннем обводе котла разгорелись ожесточенные бои, которые местами переходили в рукопашные схватки.
В такой обстановке майора Ахвледиани уже невозможно было удержать в штабе за изучением документов и допросом пленных, за составлением пропагандистских листовок и текстов для радиопередач. Впервые за все время он усомнился в необходимости работы, которой занимался. Зачем, спрашивается, апеллировать к здравому смыслу тех, чья глупость не знает границ? Эти немцы — самые настоящие самоубийцы, потерявшие всякий разум. Они обрекают на верную гибель не только самих себя, но и тысячи других людей, других народов.
Участок между южной излучиной реки Рось и рекой Гнилой Тики ч, между населенными пунктами Стеблев и Лисянка был усеян мертвыми телами погибших немецких солдат. Однако немецкая стрела уже вонзилась в район Шандеровки. А Штеммерман все продолжал вводить новые части в образовавшийся прорыв. В ущерб другим участкам фронта он снимал с северного направления все новые части, и фронт там отходил под ударами советских войск все ближе и ближе к Корсунь-Шевченковскому, а выступ на юг заметно рос. 202-я советская стрелковая дивизия, находясь на направлении главного удара противника, стойко оборонялась, неся большие потери, но все же была вынуждена оставить Шандеровку и Новую Буду, а затем немцам удалось захватить Хилки, Комарошку и Скрипченцы.
Ахвледиани узнал, что Бродский находится
Однажды Тельген привел к майору на допрос пленного обер-лейтенанта. Майор начал допрашивать пленного, даже не просмотрев как следует его документов. Для него пленный представлял интерес как офицер из дивизии СС «Викинг».
— Следовательно, он из той самой дивизии, которая беспощадно убивает женщин, детей и пленных! — бросил Ахвледиани Тельгену. — Не пойму, зачем понадобилось направлять его ко мне, пусть займет свое место в лагере для военнопленных!
— Товарищ майор, возможно, его сначала нужно заставить говорить, — высказал свое предположение Тельген.
Спокойствие Тельгена передалось майору, и он решил попытаться вытянуть что-нибудь ценное из этого пленного.
— Ваше имя, фамилия, звание? — резко спросил он.
— Обер-лейтенант Торстен Фехнер.
— Род войск?
— Артиллерия.
— Последнее расположение вашей части?
Фехнер молчал.
— Я хочу знать: где располагалась ваша часть в последнее время?
— Я не буду давать вам сведений, имеющих военный характер, — ответил Фехнер, демонстративно переводя взгляд с майора на Тельгена.
— Где вас взяли в плен? И вообще, как вы, офицер моторизованной дивизии, могли попасть в плен?
— Господин майор, вы офицер, я — тоже офицер. На измену я не способен так же, как и вы…
— Вы напрасно сравниваете нашу армию со своей! — перебил пленного майор. — И откуда только у вас столько наглости! Ваша армия пришла сюда, чтобы поработить чужие народы, а наша, напротив, сражается за освобождение своей Родины…
— …Чтобы вторгнуться в Германию, — проговорил Фехнер с горечью. — Но ведь и там наша армия должна защищать родину.
— Вы считаете, что будете защищать на своей границе родину? Нет! Вы будете защищать гитлеровское варварство, и больше ничего! — Ахвледиани вскочил и, приказав Тельгену продолжать допрос, вышел во двор.
Сержант, который вел протокол, с удивлением посмотрел майору вслед: ничего подобного за майором раньше не замечалось.
Прошло несколько минут, прежде чем Фехнер обрел способность отвечать на вопросы Тельгена. Обвинение, брошенное майором, он, Фехнер, спасший от расстрела несколько десятков русских военнопленных в Гарбузино, воспринял как личное оскорбление. Он, конечно, понимал, что является соучастником преступления, за которое должен понести наказание. Он даже жаждал понести его, чтобы могла наконец зарубцеваться душевная рана, так мучившая его.
Он рассказал о событиях своего последнего дня на фронте.
— С нашего участка было снято много частей, и это в то время, когда мы сами нуждались в усилении. Создалось очень серьезное положение. Пехоте было приказано перейти в контрнаступление, а наши танки должны были заменить ей огневую поддержку артиллерии. Результат получился катастрофический. Русские открыли по нас такой огонь, что мы буквально натолкнулись на стену сплошного огня. Наступать в таких
