такой шанс.
Кончился день. Кончался вечер. Подступала полночь… Витрины и окна первых этажей на бульваре Санта-Моника попрятались за ажурные металлические жалюзи, словно заперлись в тюремных камерах. Прохладный воздух холодил ноздри…
Получив «карт-бланш» на вольное времяпрепровождение, я шагал к Променаду – месту, на которое меня нацелил муж младшей троюродной сестры. «Там, – сказал он, – бездельничают всю ночь, а мне завтра спозаранку подниматься на работу. Знаешь, как работает Америка? Уходят засветло, приходят затемно – на том и стоит Америка». Честно говоря, я был рад: одиночество – лучший спутник в такой прогулке. Тем более весь вечер я был во власти родственников. Правда, днем, изловчившись, ускользнул с племянником Димой, что работал в Голливуде по компьютерной части…
Когда мы по прекрасному шоссе подъехали ко входу в этот киновертеп, Дима передал мне нагрудный знак штатного сотрудника, и я, нисколько не смущаясь, продефилировал мимо контролеров, реально ощутив тяжесть сэкономленных тридцати пяти долларов. Ох эти компромиссы с совестью, на какие только ухищрения не пускаешься порой при скудном запасе карманных денег. Впрочем, я не раз наблюдал подобные ухищрения и со стороны тех, у кого денег куры не клюют. Жадность? Азарт? Авантюризм? Вероятно, и то, и другое, и третье. Между прочим, в пересчете на рубли, тридцать пять долларов, считай, две моих месячных пенсии!
За металлической оградой студии кинокомпании «Юниверсал» я тотчас попал в толпу туристов, которым тут несть числа, и, сверяя свой маршрут с путеводителем, попытался по-быстрому обойти сей легендарный киногород. Но «по-быстрому» не удалось – толпа никуда не торопилась. Толпа наслаждалась… Оказывается, Голливуд – это не киностудия, как, скажем, «Ленфильм». Голливуд – это государство-конфедерация, раскинувшаяся в долине между двумя горными хребтами на нескольких высоченных холмах. И в этой конфедерации существуют федеративные республики – «Юниверсал», «Парамаунд», «XX-век Фокс», «Метро Голдвин Майер», «Коламбиа пикчерс» и множество более мелких. Со временем кое-кто из них вышел из конфедерации и покинул Голливуд, но все равно остался в пределах Лос-Анджелеса. Благо этот земной рай – с изумительным климатом, океаном, киношным ландшафтом – являл собой уникальную естественную съемочную площадку…
Студия «Юниверсал» в восприятии российского человека представляла собой огромный парк культуры и отдыха с аттракционами, кинозалами и пунктами общепита. Все так. Однако дело в том, какие аттракционы и кинозалы!
Выстояв очередь, я занял место в экскурсионном вагоне и… замер – я услышал русскую речь. Рядом разместилось семейство. Эмигрантами они не были, у меня нюх на эмигрантов. Папа – рыхлый мужчина с бабьим лицом и просторной лысиной, лет сорока, жена – приземистая широкоплечая блондинка в сарафане, с толстым обручальным кольцом на коротком пальце и двое детей – мальчики, в джинсах и легких белых курточках. Очутившись в вагоне, мальчики бросились к окнам, оттеснив растяп-японцев с их фотоаппаратами. А родители, оставшись наедине, возобновили, видно, прерванный разговор. И я услышал чистый, без затей, хорошо обкатанный мат. Родители вспоминали какого-то Федора, который обещал подгрести к площадке, где «на стреме стояла эта паскудная обезьяна», но так и не пришел. Они говорили громко, словно в своей квартире. А кого стесняться? Кто тут их поймет? Одни папуасы вокруг, сплошь шантрапа раскосая – корейцы да японцы. Должен заметить, что за границей наш родной мат звучит несколько иначе, чем на Родине, как-то резче, экзотичнее, – так смотрится белый медведь на пальме.
Поезд тронулся. «Кайф», который я получал, шпионя за «нашенским» семейством, нарушила колготня туристов.
Киногигант «Юниверсал» хвастал перед нами своими возможностями. Павильоны, съемочная техника, склады… Но чего это стоит в сравнении с макетами городов под открытым небом. В натуральную величину! Дома, целые кварталы домов, с площадями, скверами, действующими фонтанами… Города разных эпох и разных стран. Европейские, американские, азиатские. Города без единой живой души, даже без манекенов. Словно разорвалась нейтронная бомба, уничтожив все живое… Какие только фильмы не снимались в этих кварталах, в этих домах, квартиры которых меблированы в полном соответствии с эпохой, даже кровати застелены; каких только артистов не видели эти тротуары…
Едва наш поезд миновал последнее строение и пересек ветхий на вид мост, как стропила моста дрогнули и развалились – начались главные фокусы… Могучий поток воды зверем кинулся к нашему вагону, круша на пути столбы и строения. Едва вагон выбрался из этого ужаса, как новая напасть ожидала туристов за их же деньги: в подземном туннеле они попали в зону землетрясения. Тут были все прелести этого бедствия – снопы пламени кидали отблески на их перепуганные лица, щедро сыпались искры разрядов оборванных электрических кабелей, из порушенных городских магистралей хлестали потоки воды. В провал падал объятый пламенем бензовоз, которого землетрясение застало как раз над туннелем метро. Грохот, треск, вой, обломки досок, брызги. И в довершение появляется рожа гигантской обезьяны-убийцы Кинг-Конга…
– Вот он, вот он! – ошалело заорал один из мальчиков русского семейства. – Тот самый обезьян. Где мы ждали дядю Федора.
– Это, наверное, его брат, – рассудительно возразил второй мальчик.
– Вот дают, суки, – восхитительно бормотал лысый папаша, не отрывая глаз от окуляра видеокамеры. – А! Ведь никто не поверит, бля.
Вагон шел вдоль водоема, на котором рыбачил бедолага Джордж, о встрече с которым заранее предупредил гид.
– Джордж, Джордж, берегись! – заорали все туристы. И дети, и взрослые. И я, болван, орал вместе со всеми.
Мы видели, как к Джорджу со спины приближается гигантская акула, раззявив челюсти со страшными зубами… Джордж безмятежно рыбачил, он не слышал доброго совета… Мгновение, и челюсти сомкнулись, увлекая в пучину растяпу Джорджа.
– О, Джордж! – горевал весь вагон вслед за нашим гидом, длинноволосым парнягой.
– Это ж надо, придумали, суки! – восхищенно цокал языком лысый папаша, вскочив ногами на сиденье для улучшения обзора. – Ведь никто не поверит, бля!
– Слезь, Саша, оштрафуют. – Широкоплечая блондинка дергала мужа за штанину. – Саша! Кому я сказала! Александр! – Она смахивала с лица брызги воды, а может быть, капли пота – действительно было страшно, особенно в кратере вулкана, куда ненароком заскочил наш вагончик…
Впрочем, настоящий страх я испытал в кинотеатре будущего. Когда в звездолете облетал Галактику. Вот страх так страх! Звездолет, точно необъезженный мустанг, вскидывал привязанных ремнями зрителей, врезаясь в каких-то звездных врагов. Грохот, треск, вой, душераздирающие крики… «Черт бы меня
