– Кто?
– Тетка Марьям. И знаю, где она мыло свое варит.
Ровшан достал из кармана кисет, точно такой, какие продают инвалиды.
– Надо еще проверить, кем твоя мама работает, – вдруг заявил Ровшан.
– А что? Она бухгалтером работает, – почему-то растерялся я.
– Возле денег крутится, да?
– Не кассир, а бухгалтер.
– Бухгалтер тоже человек… Иди гуляй. Еще проверим, какой она бухгалтер.
Ровшан повернулся ко мне спиной, над которой сияла лысина…
За углом меня поджидал Борис. Я рассказал о своем разговоре. Борис ответил, что другого он и не ожидал. Скорее бы окончилась война и вернулся бы старый милиционер, черноусый любимец наших ребят.
Вечером у тутовника выстроилась очередь. Люди держали в руках кастрюли, банки, бутылки. Рядом бродили собаки. Их осталось совсем мало.
Люди молча поглядывали на ворота. К семи часам, как обычно, послышался шум повозки, хоть часы проверяй.
– Всем, всем хватит, – успокаивала людей тетка Марьям, прижимая к животу огромный бидон. Второй бидон ей помогли донести женщины. – Только руки вот помою. Гигиена, да. – Чувствовалось, что она работает в больнице, знает правила.
– Да не оставит тебя Аллах без радости, – донеслось из очереди. – Что бы мы без тебя делали, Марьям-ханум…
Очередь оживленно зашевелилась и вытянулась еще метров на десять – в нее встали те, кто поджидал хаши, сидя на скамейках.
Тетка Марьям нацепила серый передник с огромным карманом и вынесла из комнаты литровую кружку. Она оглядела очередь и деловито подвернула рукав, обнажая волосатую тощую руку. Сейчас начнется торговля. Литр – десять рублей. Через час все кончится. Только собаки еще долго будут кружить возле повозки, облизывая черные доски…
Борис толкнул меня локтем – пора. Я взобрался на перевернутый ящик. Я был очень спокоен – ведь всех, кто стоял в очереди, я знал всю жизнь. Они жили в нашем доме, или в соседнем, или через улицу…
– Соседи! Товарищи жильцы! – крикнул я. – Тетка Марьям – спекулянтка и убийца! Она даже мыло варит из собак и продает. Она моего Дезика убила. Знаете, сына кавказской овчарки Маргошки…
Я вытянул из кармана ошейник:
– Вот! Я и Борис нашли в Бузовнах, у нее дома. Там был целый казан мыла…
Я замолчал. Я не понимал, почему люди молчат. Мне казалось, что сейчас должны опрокинуть телегу, а тетку Марьям связать и отвести в милицию, как тогда, когда поймали у нас во дворе вора – он стащил с веревки белье…
Но люди молчали.
– А это хаши? Откуда она берет по два бидона? И спекулирует. А вы еще спасибо говорите, не стыдно?
Я не знал, что еще сказать. Вот если бы кто-нибудь меня поддержал. Хотя бы один голос…
– Вай атон… Разве это ребенок? – Тетка Марьям засмеялась и хитро повела головой. – Первый апрель. Он с утра всех обманывает.
– Неправда! – закричал я. – Мы были в Бузовнах. Все видели.
Марьям оглядела очередь…
Мы молчали, глядя на толпу. Марьям стояла возле своей телеги, а я на перевернутом ящике. Словно мы перетягивали с разных концов длинный канат, этот живой канат, раскинутый под тутовником…
– Слушай, Лятифа, иди, я налью тебе хаши, а то, боюсь, тебе не достанется, – произнесла тетка Марьям добрым усталым голосом.
Из очереди вышла жена лысого Ровшана и подала синюю новенькую кастрюлю.
– А нам, а нам?! – из очереди раздались испуганные голоса. – Ты ведь сказала, всем хватит…
Тетка Марьям выпрямилась с кастрюлей в руках:
– Я через весь город тащу эти несчастные бидоны. Для вас! А вы слушаете этого паршивого маленького шакала?
Толпа притихла, но в следующую секунду кто-то крикнул:
– По шее ему надо дать! Чтобы не врал…
Я видел злые глаза и выкрикивающие что-то рты… Но никто не решался покинуть очередь…
И тут мой лучший друг Борис вскочил на телегу и что было сил ударил ногой бидон. Тот свалился. Желтая жирная вода хлынула на землю…
Очередь оцепенела. Борис метнулся к воротам, я за ним.
