допускают адвоката на стадии следствия, так что в этом вопросе мы уже выскочили из каменного века и понюхали Европу. И сделай мне одолжение, Евсей, не ерепенься: позволь мне оплатить услуги адвоката.
– Перестань, Эрик, – взбрыкнул Евсей Наумович. – Что ты, в самом деле.
– Евсей, я очень тебя прошу.
– Оставь, Эрик!
– Севка.
Глубокая продольная морщинка на выпуклом лбу Эрика Михайловича разгладилась, и сейчас его смуглое лицо выглядело совсем молодым и дерзко-победительным. Он говорил, что дело, в которое Евсея Наумовича втягивает следователь, не столь пустяковое, как ему, Эрику Михайловичу, казалось вначале. Что, не имея козырей, в прокуратуру не вызывают с допросом под протокол. Что в этой стране кого угодно могут подвести под статью.
Евсей Наумович слушал отрешенно, не вникая, но точно препарируя звучание голоса Эрика Михайловича – отделяя искренние интонации от покровительски-менторских. Ведь он хотел встретиться с Эриком по другой причине, совершенно по другой. А разговор о визите в прокуратуру служил лишь поводом для встречи.
– Спасай себя, Севка! В пантеон славы ты уже не попадешь. – Эрик Михайлович повел головой в сторону зала с настенными фотографиями. – Хотя, честно говоря, ты был рядом.
– Говоришь ерунду, – встрепенулся Евсей Наумович.
– Но сгинуть, физически сгинуть, как кое-кто из них, ты сможешь. В этом ты с ними будешь на равных, если не отнесешься к этому всерьез. Жаль, я уезжаю.
– О чем ты говоришь? – раздраженно воскликнул Евсей Наумович.
– Извини, Евсей. Я хорошо тебя знаю. Странная у тебя жизненная позиция – спускать на тормозах важнейшие дела. Сколько ты прошляпил интересных своих начинаний! И только потому, что терял кураж, опускал руки. Вялый ты человек по натуре, Севка. Поэтому и боюсь за тебя.
Отвернув в сторону голову, Евсей Наумович встречал взглядом приближающегося официанта. Расписной поднос был заставлен тарелками с заказом. Рядом с сочной кроваво-бурой отбивной бараниной, окруженной россыпью золотистых стружек картофеля-фри, тарелка с отварной рыбой выглядела сиротливо и жалко.
– Дать попробовать? – ехидно спросил Эрик Михайлович.
– Дай, – вздохнул Евсей Наумович.
Эрик Михайлович, бормоча: «Слабый ты человек, Сейка, безвольный», с подчеркнутым удовольствием принялся отрезать кусочек.
– Могу и вам принести барана! – вмешался официант. – А рыбу отнесу, вы ж ее не трогали, чего там.
– Оставь! – буркнул Евсей Наумович. – Я только попробую. А он, взамен, попробует мою рыбу.
– Ни за что! – воскликнул Эрик Михайлович, перекладывая кусочек мяса на тарелку Евсея Наумовича. – Пробуй!
Тот отправил в рот дарованный кусочек и, в наслаждении, прикрыл глаза.
– Во дает! – не удержался официант. – И по цене рыбная порция дороже отбивной. Осетринка ведь.
– Тихо! Видишь, человек испытывает наслаждение! – прикрикнул Эрик Михайлович. – А ты, Евсей, – эротоман! Посмотрел бы сейчас на себя. Точно испытываешь оргазм.
Евсей Наумович усмехнулся, открыл глаза и придвинул ближе свою тарелку. Осетрина, несмотря на больничный вид, оказалась необычайно вкусной – чуть солоноватая, мягкая и душистая. Да и отварная картошка – крупная, развалистая, политая маслом и присыпленая укропом, выглядела вблизи весьма аппетитно.
– А это что? – Он ткнул вилкой какие-то комочки.
– Грибы, – подсказал официант. – В лимонном соусе.
– Как раз грибы и оставляют тяжесть в желудке, – с детским злорадством обронил Эрик Михайлович. – От судьбы не улизнешь, Евсей.
– Может, еще что пожелаете? – вопросил официант, поигрывая пальцами на росписном подносе. – Сок натуральный, вода «Боржоми».
– Пожалуй, воду и принеси, – кивнул Эрик Михайлович. – Но при условии – поставишь на стол и тут же уйдешь, без дальнейших советов.
– Так то же моя работа, – простодушно проговорил официант своим непривычным говорком. – Я ж за это деньги получаю, как вы не понимаете?
– Ты откуда приехал? – Эрик Михайлович взглянул на мальчика-официанта, словно впервые его заметил.
– Из Ельца, – круглое хитроватое лицо юнца растягивала улыбка. – Техникум там кончал.
– Выходит, и в Ельце есть Лифшицы? – развеселился Эрик Михайлович.
– Фимка Лифшиц мой кореш, – подтвердил официант. – Он в Москву уехал на приработки, а я сюда, к тетке, угол снимаю у ней.
– Угол у родной тетки? – с каким-то удовольствием спросил Эрик Михайлович.
– Не родная она мне, – пояснил официант. – Знакомая мамина, в санатории они подружились. Так вы ешьте, остынет – будет невкусно.
Евсей Наумович в недоумении взглянул на Эрика Михайловича – с чего это он разговорился с официантом? – пожал плечами и с укоризной покачал головой.
– Ну беги, беги за водой, – усмехнулся Эрик Михайлович. – А то Евсей Наумыч уже дымится.
Несколько минут они молчали, постукивая ножами и вилками. Эрик Михайлович искоса поглядывал на своего друга. Сидение за столом скрадывало невысокую фигуру Евсея Наумовича. Он казался сейчас вровень с ним ростом. Проплешины в седой шевелюре увеличивали и без того высокий лоб. Мешки под глазами потяжелели, от чего запавшие, без блеска глаза, окаймленные красной нитью век, казались какими-то затертыми.
Евсей Наумович заерзал, подался в сторону, словно перепуская взгляд Эрика Михайловича, и, не выдержав каких-то своих тяжких раздумий, обронил, шамкая набитым ртом:
– Вчера мне сон снился.
– К деньгам?
Евсей справился с последним куском осетрины и провел языком по губам.
– Ты удивишься, – произнес он.
– Ну?!
– Мне приснилось. Будто ты и я снова наведались туда.
– Куда?
– На Садовую улицу. В гости к девочкам.
– Вот как?! И что?
– Жалел, что проснулся.
– Еще бы. Тебе досталась такая Фемина.
– Право выбора было за тобой, – съязвил Евсей Наумович. – Я лишь довольствовался тем, что осталось.
– Ошибается даже Господь Бог, – ответил Эрик Михайлович. – Как ее звали, твою юную прелестницу? Луиза?
– Ты запомнил ее имя?
– А меня вот сны не радуют, – уклончиво ответил тот. – Сплошь собрания, заседания, ученые советы, дрязги в лаборатории. Я и днем не выношу их рожи. А тут и ночью.
Эрик Михайлович не закончил фразу – у стола возник официант с известием, что «Боржоми» нет, а есть «Ессентуки» номер четыре. Но «Ессентуки» не все любят, от нее, говорят, случается понос.
– Послушайте, молодой человек! – взъярился Эрик Михайлович. – Какого хрена вы жужжите и вьетесь как шмель?! Идите себе! Понадобитесь – позовем.
Официант окинул мужчин испуганным взглядом. Не ожидал он такой благодарности за усердие от этого
