– Как, как? – улыбнулся Евсей Наумович.
И верно – чего это он так расстроился? Подчинить общественному мнению свое поведение – есть ли что-нибудь более унизительное! Он, который к месту и не к месту позиционировал в прошлом свою независимость. Неужели годы так его укротили? А должно быть наоборот. Правда, бывает, что с годами гордость перевоплощается в упрямство. Но ему всегда хватало ума избежать подобного. Нет, на этот раз все иначе – просто ему неловко перед посторонними за свою гостью, неловко и стыдно. И дело вовсе не в разнице в возрасте. Вероятно, как бы ни выглядела эта молодая женщина внешне, как бы ни вела себя – а все равно проявляется ее профессия, вызывающая у мужчин чувство спесивого превосходства, любопытства и желания – у всех мужчин, без исключения. Но почему-то, если мужчина в годах, подобное желание выглядит смешным даже в глазах самых отпетых циников. Евсей Наумович боялся выглядеть смешным.
– Знаешь, Сейка, – проговорила Лиза. – у тебя сейчас спина, как у моего деда.
– То есть? – Евсей Наумович обернулся.
– Какая-то испуганная. В прошлый раз у тебя была другая спина. Что-то случилось? Или на тебя подействовала моя встреча с тем соседом? – Лиза откинулась на спинку кресла. – Если я тебя напрягаю, Сейка, я могу уйти. Хотя, честно говоря, уходить не хочется. Я и еды прихватила из Елисеевского.
Простодушная интонация Лизы пристыдила Евсея Наумовича.
– Уходить не хочется? – переспросил он, мягко улыбаясь.
– Да и некуда, – ответила Лиза. – Вообще-то есть куда. Но не хочется.
Евсей Наумович приблизился к креслу и опустился на корточки. Он видел над собой нежно округленный подбородок Лизы с мягкой ямочкой, подпирающий пухлые губы, видел кончик носа и локон светлых волос.
Все было предопределено. А разговор, состоящий из незначительных фраз, вопросов-ответов, восклицаний, шутливых колкостей и моментальных прощений, разговор этот являлся подступом к упоению близостью, потому как все было предопределено. Только не надо торопить события. Тогда само ожидание превращается в чувственное наслаждение.
Казалось, профессия Лизы должна отвратить рассудочного, не склонного к экзальтации Евсея Наумовича. А мысль, что до него этой дорогой, наверняка, проходило множество мужчин, не только не усмиряла его пыл, а наоборот, возбуждала и обостряла желание. Возможно оттого, что в глубине своей натуры Евсей Наумович был не столько порочен, а, скорее, безволен перед искушением.
Поэтому он и в голову не брал все, чем жила Лиза до встречи с ним. А если и брал, то не в укор себе, а наоборот, с еще большим азартом, как бы доказывая, что рано его списывать со счетов, что он еще не все потерял в этой жизни, несмотря на годы, неурядицы и одиночество.
Лиза подобрала вялую руку Евсея Наумовича, перенесла на свое колено, расправила пальцы и накрыла теплой ладонью. Евсей Наумович благодарно кивнул, не сводя глаз с ее лица.
– Сейка, в прошлый раз ты читал мне какие-то красивые стихи, – проговорила Лиза. – Я все хотела спросить, что такое этот Серебряный век, а так и не спросила.
– Серебряный век? Жил такой древнеримский поэт Овидий. Он делил жизнь человечества на четыре стадии – Золотой век, Серебряный, Медный и Железный. В русской культуре Золотой век – это эпоха Пушкина и его современников. У них свои признаки, особенно в вопросах этики художника. Где творчество и личная жизнь как бы не пересекаются, живут отдельно. У Пушкина есть такие строчки: «Пока не требует поэта/ К священной жертве Апполон,/ В заботах суетного света/ Он малодушно погружен…» В то время как представители Серебряного века свою личную жизнь делали предметом искусства наряду с творчеством. Отсюда разные течения – декаданс, символизм, акмеизм, футуризм. Рядились в разные смешные одежды, эпатировали, манерно читали стихи.
– Короче – выпендривались, – заключила Лиза.
– Отчасти так, – серьезно согласился Евсей Наумович. – Однако поэтика их была тонка, чувственна и красива. Заставляла думать, а главное, сопереживать.
– А сейчас какой век? – перебила Лиза.
– Сейчас? Деревянный. Конечно, и сейчас много замечательной литературы. Но век – Деревянный. – Евсей Наумович поднялся. – Не могу объяснить, сам не очень понимаю.
– Сейчас век – Говенный, – определила Лиза.
– Вот еще! – шутливо воскликнул Евсей Наумович.
– А что хорошего, Сейка? Одни жируют, не знают, куда шальные деньги деть, другие бедствуют.
– Так всегда было, – уклончиво ответил Евсей Наумович, ему не хотелось ввязываться в бессмысленный разговор.
– Повидал бы ты с мое.
Лиза осеклась, поднялась с кресла и отправилась на кухню, прихватив из прихожей баул.
Евсей Наумович собрался было последовать за ней, как его отвлек звонок телефона.
Голос Рунича звучал отчетливо и резко, словно Рунич каким-то образом очутился в гостиной.
– Севка, привет! Какой у тебя почтовый индекс? Отправлю тебе твоего Монтеня, оба тома, академическое издание.
– Куда проще занести книги мне домой, – вдруг растерялся Евсей Наумович. – Давай договоримся.
– Нет времени, Севка. И, честно говоря, ты так меня достал с этим Монтенем, что видеть тебя лишний раз нет никакого удовольствия. Какой у тебя почтовый индекс?
– Слушай, Генка, ты всерьез? И таким тоном?
– Каким таким тоном, хрен ты старый! – взъярился Рунич. – Скажешь ты мне свой чертов индекс или нет?!
– Не скажу, – сдерживал себя Евсей Наумович. – Хочу тебя видеть. Посидим, выпьем-закусим.
– Не валяй дурака, Севка, – Рунич сделал паузу. – У меня врачи нашли какую-то заразу, срочно кладут на операцию. Мне надо отдать долги. Какой у тебя почтовый индекс?
– Ты серьезно, Генка?
– Серьезно, Севка, – голос Рунича упал, стал глуше. – Кстати, у тебя нет телефона Зои?
– Какой Зои?
– Зои. Подруги твоей жены. Я должен ей кое-что вернуть, а телефон куда-то запропастился.
– Зоя мне давала свою визитку после похорон Левки Моженова, давно, – засуетился Евсей Наумович. – Подожди, мне надо ее найти. Подождешь?
– Подожду.
Евсей Наумович прошел в кабинет. Лихорадочно переворошил несколько мест на столе, куда бы могла запасть визитка. Вспомнил, что недавно, случайно, он видел визитку, но где? Всегда так – когда надо, никогда сразу не отыщешь – закон подлости. А в голове все звучал голос Рунича. Конечно, в нашем возрасте срочная госпитализация ничего хорошего не сулит. Ай да Генка Рунич – как он тогда паясничал на похоронах Левы Моженова, своего кумира-джазиста, выследил какого-то зайца в ногах покойника, дуралей! Вот и дошутился. Впрочем, что это я забегаю вперед, попрекнул себя Евсей Наумович. И тут взгляд его упал на визитку Зои Романовны Поповой, что лежала в нижнем ящике письменного стола. Интересно, что Рунич должен вернуть «Эксперту-консультанту по бухгалтерскому учету»?
– Нашел! Записывай! – поднял телефонную трубку Евсей Наумович.
– Что ты так долго? – попрекнул Рунич. – Женщина в тебя влюблена, как Пенелопа, а ты ее телефон ищешь целый час!
– Кто – влюблена?
– Не прикидывайся, Севка. Не знаешь, что Зойка в тебя влюблена? Поэтому и жена твоя психовала, Наталья.
– Слушай, тебе в больницу ложиться, а ты все сплетничаешь, – не удержался Евсей Наумович и, упреждая язвительный ответ Рунича, продиктовал индекс своего ближайшего почтового отделения и номер телефона Зои Романовны, эксперта-консультанта по бухучету.
Новый стеклянный чайник стоял на решетке газовой камфорки, прихваченный ласковыми голубыми пальчиками огня. Пузырьки закипающей воды наперегонки тянулись вверх, точно играли между собой в пятнашки.
– А старую твою банку я вынесу в мусорный ящик, – Лиза повела подбородком в сторону мятого чайника
