килограмма два, не меньше. Но Галя поставила ультиматум: она возьмет на работе day of и свезет Евсея Наумовича в Бостон навестить могилу дяди Семы при условии, если Евсей Наумович согласится на Будду. И в этом ультиматуме Евсей Наумович чувствовал официальность и холодок. Словно Будда явился знаком изменившихся отношений. Он догадывался – перемена возникла после встречи с Андроном в кафе Бетерри-парка. И за всю дорогу до Бостона – почти три часа езды – Галя обронила всего несколько сухих фраз. Лишь когда Евсея Наумовича прорвало у могилы дяди Семы и он заплакал, Галя проявила участие, успокаивала свекра. На обратном пути говорили о судьбе дяди Семы. Который, кстати, весьма помогал семейству в первые годы эмиграции. Дядя Сема, состарившись, переехал из Хьюстона на север, в Бостон. Где до самой своей смерти консультировал в клинике как уролог. Евсей Наумович высказал мысль, что если бы дядя Сема остался в Израиле, куда приехал благодаря фиктивному браку с иностранкой, то, возможно, еще бы пожил – в Израиле медицина сильней, чем в Америке. Галя ответила, что рак и в Израиле рак. За всю дорогу Евсей Наумович и Галя ни разу в разговоре не упомянули Наталью, казалось, на это имя наложено табу. Если бы я выполнил просьбу Натальи и помог прекратить ее мучения, уныло думал тогда Евсей Наумович, тогда еще они могли бы меня презирать и ненавидеть. Так почему они не хотят понять тяжесть моей миссии, которую, всего лишь готов был совершить? Да и неизвестно – совершил бы или нет. А все потому, что любили они нас по-разному. Меня умом, а Наталью – сердцем. Это несправедливо, это выворачивает душу обидой. Но возвращаться к той обиде, теперь, в разговоре с Галей, Евсей Наумович не отваживался. Хватит, он уже откровенничал с родным сыном. Андрона хоть и потрясло сказанное отцом, но он все таил в себе. Галя – не такая, чего доброго и из машины выгонит. И Евсей Наумович продолжал вести разговор касательно дяди Семы. Вспоминал блокадные дни в Ленинграде, житье в эвакуации, в Баку, возвращение его в Ленинград с дедом Самуилом. Работу урологом, благодаря которой дядя Сема ходил в друзьях весьма значительных персон того времени. А главное, вспоминал его уникальную и бесценную библиотеку.
Но что наиболее странно – Евсей Наумович сам избегал касаться памяти Натальи. В течение тех нескольких дней после поминок он так много размышлял о Наталье, об Эрике, что изнемог физически. А вид бескрайней плоскости океана в иллюминаторе самолета его склонял к мысли – случись что с самолетом, он в последний миг только поблагодарил бы судьбу за великую к нему милость.
Обычно чемодан стоял в кабинете, в углу. Задрапированный накидкой, он служил чем-то вроде полки. Но заносить чемодан на привычное место Евсею Наумовичу сейчас не хотелось. Он вообще избегал появляться в кабинете с тех пор, как три классических типажа конституции человека – астеник, дипластик и пикник – пробили в книжном шкафу брешь, напоминающую пробоину от снаряда в стене. Такое же чувство мистического страха Евсей Наумович испытывал после кончины Натальи при виде ее спальни. Правда, сейчас он почти справился со своими эмоциями. И времени с тех пор прошло достаточно, а главное, он скоро получит деньги, вернет свой залог и вновь поставит книги на место. Так что пусть чемодан пока постоит в прихожей. Возможно, он понадобится, когда придется доставить книги домой. Интересно, где тот «пикник» хранит такую ценность, в каких условиях. Надо будет внимательно просмотреть все страницы – не появился ли на них зловредный хлебный точильщик. Вот тогда бы сгодилась Лиза, она так ловко пропитывала скипидаром вату и закладывала тонкими пластами между страниц книг. Образ Лизы начисто выветрился из памяти Евсея Наумовича в тяжелых заокеанских передрягах. А сейчас вновь возник, пробуждая стыд за свое бестактное поведение. Но тогда была причина – встреча с адвокатом Зусем могла выбить из равновесия кого угодно. Лиза должна была это понять. Конечно, он позвонит ей, извинится, а там как карта ляжет.
Евсей Наумович занимал себя необязательной суетой по дому, обычно возникающей после долгого отсутствия. Словно намеренно оттягивая главный телефонный звонок. Он испытывал страх и одновременно особую сладость от предстоящего разговора. Он не держал злости на Мурженко. Человек добросовестно исполнял служебный долг, выяснял обстоятельства, связанные с преступлением. А то, что в следователе пробудилось сочувствие, что он нашел законный выход из положения – отпустил его под залог – и, более того, помог найти залоговую сумму – вообще наполняло Евсея Наумовича чувством благодарности к следователю. И тайной надеждой на благополучное разрешение для себя истории с убиенным младенцем. Как погруженный в воду буек с силой выталкивает себя на поверхность моря, так в памяти Евсея Наумовича всплывал стародавний эпизод в отделении милиции. Как Мурженко, мучаясь угрызением совести, отпустил домой сапожника-азербайджанца. И даже дал денег на автобус. Возможно, совестливость следователя и придавала Евсею Наумовичу уверенность в будущем благополучном исходе, заставляла не торопиться со звонком на Почтамтскую улицу. К тому же, еще не было двенадцати часов, когда обычно Мурженко является в кабинет после всяких совещаний и летучек.
А пока Евсей Наумович решил позвонить Зое, старой подруге Натальи. Условиться, как передать Будду, чья зеленоватая фигурка на столе в гостиной то и дело попадалась на глаза.
Визитка с номером телефона Зои валялась где-то в ящике письменного стола. Но заходить в кабинет, видеть разворошенные книжные полки Евсею Наумовичу пока не хотелось. Как-то пришлось дать телефон Зои Генке Руничу. Рунич… Жив ли он?! Номер домашнего телефона Рунича был под рукой, в записной книжке, да Евсей Наумович и наизусть помнил – столько лет общения. А что если и впрямь Генки уже нет, ведь он тяжело болел.
Потоптавшись по кухне и гостиной, Евсей Наумович решительно вошел в кабинет. Не глядя на книжные шкафы, сел за письменный стол и выдвинул верхний ящик. Визитка Зои лежала поверх бумаг. «Зоя Романовна Попова. Эксперт-консультант по бухгалтерскому учету». Евсей Наумович отодвинул пресс-папье и удобней расположил визитку. Зевс на пресс-папье недовольно качнул взъерошенной бронзовой головой. Глядя на визитку, Евсей Наумович набрал первые три цифры, задержался, медленно вернул трубку на рычаг. Вновь снял трубку и набрал другой номер, его он знал наизусть. Он вслушивался в пунктир зуммера, думая – не напрасно ли он так, сразу. Подойдет жена, а имени ее он не помнит. Надо было просто связаться с Зоей, она-то наверняка знает – жив Генка или нет.
И услышав в трубке голос самого Рунича, Евсей Наумович в первое мгновенье оцепенел.
– Генка, ты?! – выкрикнул Евсей Наумович.
– Ну, я, – ответил Рунич. – Господи, Евсей! Где ж ты ошивался, сукин ты сын. Сто раз я тебе звонил!
Евсей Наумович молчал, спазмы перехватили горло.
– Что скажешь? – продолжал радоваться Рунич.
– Я рад тебя слышать, Генка. Рад, что ты не в больнице. Вообще, рад, – постепенно успокаиваясь, Евсей Наумович возвращался к своему привычному в общении с Руничем ироничному тону. – Шарлатан ты, Генка Рунич! Так перепугать друзей, мол, нахожусь при последнем издыхании, долги раздаю, чтобы в рай попасть!
– А что ты так обеспокоился за меня, Евсейка? – старался перехватить инициативу Рунич. – Или посчитал мой уход как знак собственной судьбы и струхнул? Ну, учились вместе, ну был я свидетелем на твоей свадьбе. Кстати, как там Наташка в этих америках? Домой еще не хочет? Сейчас многие возвращаются.
– Умерла Наталья.
Евсей Наумович улавливал дыхание Рунича, шорох от касания провода аппарата.
– Вот, понимаешь, умерла, – повторил Евсей Наумович. – От болезни Паркинсона.
Евсей Наумович составил еще несколько тихих фраз. И собрался положить трубку на рычаг, но, уловив тихий голос Рунича, вновь приложил трубку к уху.
– Послушай, – проговорил Рунич. – Как поживает твой приятель, Эрик Оленин?
– Не знаю, – помедлил с ответом Евсей Наумович. – Он в длительной командировке, во Франции. А что?
– Да так, – ответил Рунич и добавил раздраженно: – Так. К нашему разговору.
Евсей Наумович вспомнил, как однажды Рунич проговорился, что видел из окна троллейбуса Эрика и Наталью. И, судя по ерническому тону Рунича, шли они весьма довольные друг другом. Узнав об этом, Наталья подняла скандал с пожеланием Руничу носить очки. Да и Эрик с удивлением встретил вопрос друга, хотя ничего особенного тут не было – ну повстречались случайно и прошлись. Очень тогда Евсей Наумович рассердился на Рунича. Мелкий бес, думал Евсей Наумович, не может простить, что Наталья отдала предпочтение мне, в то время как именно он, Рунич, и познакомил Наталью со всей компанией в Доме пищевиков. Наталью и ту малявку, Зою.