— Напрасно вы. Обижаете. Я просто так зашел.
Девушка положила кошелек на место. Она была в спортивном тренировочном костюме и в тапочках на босу ногу.
— Как же вы меня разыскали?
— И сам не верю. Первая приоткрытая дверь — и ваша. Судьба!
— Ого! — улыбнулась Света. — Может, и судьба. Я прибежала на минутку, платье переодеть. У нас сегодня вечер в институте. Вас, если не ошибаюсь, зовут…
— Слава… День, а вы электричество жжете.
— Гладить собралась. При лампочке удобней… Что ж, пришли, так садитесь.
Комната была небольшая, на две кровати. Чистая, аккуратная. Пол застелен дорожкой. На стене плакат с жутким анатомическим макетом человеческого тела. Из-за плаката торчали фотографии киноартистов. Табель-календарь. Расписание дежурств по уборке. Шкаф со снятыми дверцами, на полках которого были сложены книги и посуда. Света достала красное платье и разложила его на столе.
— Пришли, так рассказывайте, Слава. Как живете? Как животик?
— Животик ничего. — Слава уже освоился. — А у вас?
Света засмеялась, и Слава в следующую секунду понял, что прозвучало это как-то двусмысленно.
— Не смущайтесь, парень. Я медичка. Нас в краску вогнать нелегко. — Она послюнила палец и дотронулась до утюга.
— А он вас ночью не пугает? — Слава кивнул на плакат.
— Кто? Борька? Нет. Наоборот, утешеньице наше.
Красные и бурые мышцы извивались путаными узлами. Голубые и черные кружева кровеносной системы. Сердце, похожее на кулек. Но самое неприятное впечатление — глаза. Без век, круглые, с дико вытаращенным зрачком…
— Жалко мне вас, — вздохнул Слава.
— Вот еще… Впрочем, если вас, Слава, разрезать, вы будете выглядеть более эффектно. Вместо сердца у вас эти… пети-мети, как вы тогда выразились.
— Здрасьте. Не такой уж я и маклак. — В голосе Славы звучала обида.
— Что вы! Наоборот, — засмеялась Света. — Я выскочила, а вас нет. А на счетчике было рубля три, верно?
— Два шестьдесят. Слава запнулся, чувствуя, что попался на удочку.
Света рассмеялась.
— Расскажите что-нибудь.
Слава нахмурился. Разговор явно не складывался. Еще немного, и Света начнет над ним потешаться. С ним так и раньше бывало — вроде все завязывалось серьезно, а потом оборачивалось смехом…
— Что же вам рассказать? — Слава пытался вспомнить какой-нибудь значительный случай, чтобы показаться девушке с неожиданной для нее стороны. А вместо этого помимо желания произнес: — Вот. Куртку купил. — Запнулся, окончательно запутавшись..
— За сколько? — серьезно спросила Света.
— Пятьдесят отдал. И обмыть пришлось, — приврал Слава для солидности.
— Вот как? — так же серьезно проговорила Света. — И ни в одном глазу.
Слава оживился, беспокойно задергался на стуле.
— А меня сейчас за пьяницу приняли. И оштрафовали. Представляете?
И Слава поведал о том, что произошло с ним в такси.
Девушка оставила утюг и захохотала.
— Ну и дела! За что боролись, на то и напоролись? — смеялась она. — Он ведь брат ваш, Славик, коллега. А вы его так честите. Завтра и вы займете его место. Нехорошо.
— Я бы так никогда не поступил, — разозлился Слава.
Девушка выключила утюг. Подняла платье, встряхнув, осмотрела и осталась довольна.
— Старайтесь реже употреблять слово «никогда», Славик… Хотите пойти со мной на вечер?
Слава так и не успел ответить — дверь приоткрылась, и в проеме показалась женщина в халате.
— Посторонние у тебя, Михайлова. Опять? Ну-ну…
— Все вы замечаете. — Лицо Светы стало злым и острым. — Дверь, прикройте, дует.
— И с той стороны! — добавил Слава, победно глядя на Свету.
Это женщину не на шутку разозлило. Она смерила Славу уничтожающим взглядом.
— Молодой человек! Покиньте женский этаж!
Слава растерянно приподнялся, жалобно глядя на Свету.
— Ни с места! — выкрикнула Света. — Это мой двоюродный брат.
— Ври больше, — злорадно произнесла дежурная. — Фантазии твои. А тот, с усиками, на «Запорожце» старом? Тоже был брат? Или муж?
Света шагнула к двери и, оттолкнув женщину, захлопнула дверь.
— Светка! Пусть уходит! Парамонову скажу, попомнишь! — доносилось сквозь стену.
Слава поднял свой узел.
— Не надо. Из-за меня, — вяло проговорил он. — И коменданту нафискалит.
Кивнув девушке, он вышел.
Дежурная стояла, упершись рукой о дверной косяк.
— Брат! Знаем таких братьев. Ишь ты! Ходок!
— Ладно, тетка, слышал уже…
Ругаться с ней у Славы не было настроения.
Мусатов посторонился и пропустил вперед Шкляра. Тот вошел стремительно, словно его силой сдерживали в коридоре и наконец удалось вырваться.
Не спрашивая разрешения, Шкляр сел, подтянув тощие длинные ноги.
Тарутин с интересом разглядывал старика, точно впервые видел, заведомо зная о его проделках.
— Что, Максим Макарович, входите постепенно в курс? Мне уже докладывал главный инженер.
— И что он вам доложил, этот главный инженер? — сухо спросил Шкляр, мельком окинув взглядом Мусатова.
— Сказал, что вы инициативный человек. Что у вас прорва всяких идеи и планов…
— А он вам не говорил, что парк разваливается? Единственное ваше толковое решение за то время, пока я здесь, — отказ от новой техники, — проворчал Шкляр.
Тарутин откинулся на спинку кресла и рассмеялся.
— Вот! А все говорят, что я необдуманно поступил.
— Небось свой собственный автомобиль на улице держать никто не хочет.
— Верно, Максим Макарович, не хотят!
Тарутин встал и легко прошелся по кабинету.
— Парк разваливается, Андрей Александрович! — повторил Шкляр. — А там все новые обязательства берут. — Шкляр ткнул пальцем в потолок. — Их самих бы за руль. Подумать только: в шестьдесят девятом году накручивали двести тридцать платных километров в смену, а сейчас триста тридцать. А что изменилось?
— Техника изменилась. Была двадцать первая «Волга», стала двадцать четвертая, — холодно вставил Мусатов.
— Какая разница?! Скорость, как была шестьдесят, так и осталась. К тому же условия усложнились: сколько машин на улицах! А мы все долдоним: техника изменилась. Нет, чтобы подумать…
Тарутин достал из ящика стола тетрадь.
— Так вот, Максим Макарович, ваше предложение по изготовлению пружин очень любопытное. И простое. — Тарутин положил тетрадь подле Шкляра на свободный стул. — Не скрою, главный инженер даже в управлении обещал наладить выпуск по вашей схеме… Но мы этим заниматься не будем.
Мусатов в недоумении смотрел на Тарутина — зачем же тот попросил вызвать Шкляра?
