- Я рассматриваю проступок Козловой не как ее личное поведение. Это оскорбление всему нашему цеху...
Татьяна сжимала острыми коленями растопыренные ладони. Кожа лица натянулась, уши пунцово пробивались сквозь соломенные волосы.
- Вы уж слишком, Азарий Михайлович, — с ленцой проговорила Рудина. — Разобраться надо! — Она плотнее завернулась в платок, отчего яркие цветы выступили резкими пятнами ожога.
Аксаков опустил глаза к лацканам пиджака, сбил пальцем пушинку и проговорил, пряча раздражение:
- И очень странно, когда подобный проступок не находит осуждения прямого начальства... — Аксаков рассердился. Рудина явно уводила разговор в сторону.
В кабинете поднялся шум. Особенно негодовал Сазонов. Его длинный нос дергался в нервном тике...
Рудина, улыбаясь, смотрела на своих расходившихся коллег.
- Что вы шумите, что вы шумите, — повторяла она, не повышая голоса. — Господи, ну что вы шумите?! Я могу рассказать, чем вызвано поведение Козловой.
Татьяна в изумлении подняла на Рудину глаза.
- Да, могу, — продолжала та. — Только попрошу мужчин выйти минут на пять.
Тишина в кабинете стала плотной и настороженной. Впервые на заседании месткома прозвучало такое предложение.
- То есть как выйти? — пробормотал Аксаков. — Почему?
- Есть вопросы, которые могут обсуждать между собой только женщины, даже на месткоме.
Аксаков высокомерно одернул подол пиджака. Сазонов вобрал голову в плечи и хмурился. Вдруг, не ведая, он действительно заварил кашу...
Женщины в предвкушении пикантной истории поглядывали на Татьяну потеплевшими глазами, они заранее ей уже все простили. И подгоняли мужчин нетерпеливыми возгласами. Татьяна откинула со лба влажную прядь. В серых глазах лихорадочно искрились зрачки, а губы с подсохшей корочкой слиплись в узкую полосу. Она медленно повернула голову в сторону Рудиной и проговорила высоким шепотом:
- Вы ничего никому не скажете! Потому что вы ничего не знаете.
- То есть как? — вспыхнула Рудина.
- Вы ничего не знаете, — повторила Татьяна, не меняя голоса. — И то, что вы собираетесь сказать, вам донес обо мне какой-то подлец. И сплетник. Жаль, я не знаю кто... И не хочу знать... Можете объявить мне выговор, уволить... Но если вы сейчас скажете хоть слово...
Татьяна сорвалась с места и выбежала из кабинета.
...
За углом ее ожидал Леон.
- Предлагал тебе доктора, отказалась, — проговорил он, выслушав сбивчивый рассказ Татьяны.
- Хватит. Надоело, — отбивалась она.
- Еще родится какой-нибудь кретин от твоих фокусов, — не унимался Леон.
- Может, мне и вправду сходить с тобой к нормальному врачу? А то меня уже воротит с этой спиртовой дряни.Сама решай, что тебе делать. К тому же поздно. Когда мы ходили к врачу — уже было поздно. А сейчас и подавно.
- А ты женишься на мне?
- Сказал — женюсь. Самому надоело мыкаться... А ребенка заводить нам ни к чему, рано.
- Думаешь, я не замечала, как ты стал меня избегать, когда узнал про ребенка, — вздохнула Татьяна,— Свадьбу будем делать?
- Посмотрим. Денег нужен мешок.
- У меня отложено на свадьбу. Пятьсот рублей. Дядя подарил, мамин брат. Он в Магадане живет...
- Им хорошо там. Лопатой деньги гребут, — позавидовал Леон.
- А знаешь, я вот не замечаю, когда у меня нет денег.
- Как так?
- Не замечаю, и все. Их нет, а я не замечаю. Приходят — уходят. В голову не беру. Чтобы из-за этого...
- Ты что, — перебил Леон, — и дел никаких не делаешь?
- Каких дел? Сдурел?.. Говорят, до Фиртича крутые дела шли. И Стелла наша чуть не вспыхнула синим огнем. А сейчас не знаю. Может, кто и делает... Болтовни много — это точно. В небольших магазинах, возможно, и делают, а в нашем...
Татьяна прыснула. Она представила, как «делают дела» Нелька Павлова или Юлька Дербенева. Их дела!
- Что смеешься?
- Своим мыслям... Как-то смотрю — мужик бочку пустую катит. Огромную, как дом. Видно, купил у какого-то ханыги огурцы дома солить. Спрашиваю: почем брали? Интересно, такая большая бочка... «Пятерка, — говорит, — и вся игра!» Вот и наши дела. Шума много...
- Много ты знаешь о делах в Универмаге... Вот скажи, почему Рудина тебя выгораживала на месткоме?
- Почему, почему, — протянула Татьяна. — Невыгодно ей. Премии отдел лишат.
- Ха! Премии! Я на нее надавил.
- Ты?
- А кто же? Я!
- Господи... Чихать она на тебя хотела. Ты и она! Все хочешь, чтобы я зависела от тебя. — Она резко обернулась к Леону. — Не ты ли ей поведал, что я хочу водкой от ребенка избавиться?
Леон молчал. Татьяна смотрела на него не мигая.
- Нет. Не я, — выдавил Леон,
- А кто тогда?
- Откуда я знаю? У меня с ней свои дела.
- У тебя с ней?! Хо-хо!
- Так вот слушай... Твоя Рудина еще какие дела проворачивает. Есть у меня корешок на обувной фабрике... Так он и один старичок-снеговичок со Стеллой твоей в пай вошли. Правда, я не знаю, чем они ее приманили. Но дело серьезное. Для фабрики. Иначе фабрике этой крышка...
И Леон рассказал, как приоткрыл дверь в ванной комнате в квартире Рудиной, когда менял смеситель. И все слышал. Речь шла о завозе в Универмаг крупной партии малоходовой обуви, что скопилась на фабрике. Небесплатно, конечно. Потом кто-то захлопнул дверь из комнаты.
Татьяна слушала не перебивая.
- Да ну их всех, — решила она. — Конечно, Стелла стерва. Но меня пока не теребит.
А Леон уже пожалел, что рассказал Татьяне эту историю. Хотел показать себя... Да ладно, обойдется...
5
До отъезда в аэропорт оставалось минут сорок. Фиртич сердился на себя: разговор с комсомольцами надо было проводить не второпях. Что ж, он еще вернется к такому разговору, это лишь начало...
Он ходил по кабинету крупным хозяйским шагом, поглядывая на собравшихся. А сидели здесь в основном девушки-продавщицы. Секретарь комсомольской организации Рита сняла очки и массировала пальцами переносицу. Без очков она выглядела совсем девчонкой. Рита была довольна: пришли все сорок человек. Большинство из присутствующих испытывали робость — не так часто им доводилось сидеть в кабинете директора. Под строгим оком слепых зеркал, когда-то вбиравших в себя изображения гордых членов Конногвардейского братства...
