Лисовскому Неточку Незванову, сердце которой разрывалось между любовью к матери и отчиму, бедному музыканту...
Сазонова казалась замкнутой. Ни с кем особенно не дружила, но и не враждовала. Не принимала участия в интригах и сплетнях. С годами такие отношения стали привычными и никого не обижали... Шурочка не была замужем, но ребенок у нее был, мальчик. Иногда приводила его на работу — не с кем было оставить. И мальчик тихо сидел в углу большой комнаты, двигая рычажки старого враля — арифмометра. Лисовский уводил мальчика в кабинет, давал бумагу, карандаши. И тот часами рисовал, подпевая тихим голоском. Лисовский отправлялся в буфет, накупал всяких вкусных вещей и угощал мальчика... Бывало, Михаил Януарьевич и сам просил Шурочку привести мальчика.
- Послушайте, Шурочка... Что-то давно вы не приводили своего сорванца.
- Карантина в садике нет — улыбнулась Сазонова.
- Вы не против, если я как-нибудь возьму его? На выходной? В парке погуляем, белок покормим.
Сазонова вскинула большие карие глаза. Вот глаза у нее действительно красивые. Ресницы, правда, короткие, но густые, как щеточки, запоминались своей необычностью. У нее открытое лицо, которое принято называть простым, но Лисовский редко встречал женщину такой привлекательности. Ей и тридцати еще нет...
- Зачем вам это, Михаил Януарьевич? — тихо произнесла Сазонова.
Лисовский смутился.
- Все равно гуляю. Вместе веселее. На такси приеду, он порадуется.
- Это уж точно, — согласилась Сазонова. — Как хотите, я не против.
- Договорились! — воскликнул Лисовский. — У меня есть книжки детские. Презентую. Уникальные, я вам доложу, книжки.
- Для него и «Колобок» уникальный. Он же еще не читает.
Сазонова опустила голову к разложенным на столе отчетам.
- Какие новости, Шурочка? Как там лимиты поживают?
Сазонова знала, что имеет в виду главный бухгалтер. Она подобрала со стола бумаги и протянула Лисовскому.
- А своими словами? — попросил он.
- Пока застопорилось. — Сазонова положила бумаги. — Но разрыв держится... Думаю провести контрольную проверку в обувном... Звонили из банка, собираются прислать инспекцию. Удивительно, как они чувствуют, что у нас растет остаток. Телепатия, что ли?
- Проведете проверку — сообщите мне.
Лисовский направился было к своему кабинету, но задержался.
- Шурочка, давно хочу задать вам один вопрос... Почему вы не сразу сообщили о данных годового отчета, когда обнаружили несоответствие?.. Вы, вероятно, уже забыли?
Сазонова погладила волосы, плотнее запахнула шаль.
- Почему же, помню... Из-за брата. Я ему рассказала. Он очень расстроился. Потом сказал мне: «Оставь, выбрось из головы. У них свои дела. Влезешь между — раздавят. И тебя и меня»... Он же у меня битый. И не раз... А когда я узнала, что он собирается на юбилей директора, не выдержала. Мерзко все, гадко. Я и подала вам докладную.
Сазонова подтянула платок к горлу, пальцы ее рук побелели, но лицо оставалось таким же спокойным.
- Вы же, Михаил Януарьевич, ничего не предприняли. — В голосе ее звучал тяжелый укор. — Прошло столько времени. И молчите. Боитесь сор выносить из избы?
Лисовский чувствовал, как подкатывает кашель, и пытался подавить его, унять спазмы. Наконец справился.
- Это вы, Шурочка, написали письмо в управление? Да?
Сазонова уронила лицо в ладони и тихонечко кивнула.
«Ну точно Неточка Незванова», — опять подумал Лисовский.
- Но он ничего не знает, клянусь вам, — произнесла она еле слышно.Кто?
- Паша. Мой брат. Он запретил мне лезть в эти дела. Еще тогда, когда к нам домой пришел Фиртич.
- Домой?!
- Да. Сказал, что не помнит обиды. Но дал понять, что не потерпит никакого разглашения.
- И не потерпит.
- Но почему?! И вы! Вы ведь честный человек, Если не вы, то кто же?
- Все гораздо сложнее, Шурочка. Я век прожил. Казалось бы, ничем уже меня не удивишь... Но есть ситуации, когда нельзя ничего решить однозначно. Человек не всегда виноват в том, что кажется на первый взгляд... Но... Если хватит у него воли дотянуть до цели...
Раздался долгий звонок директорской линии связи. Лисовский подошел к селектору, нажал клавишу.
- Михаил Януарьевич, вы обедали? — раздался голос Фиртича.
«Начинается!» — подумал Лисовский и солгал:
- Да, обедал.
- Вот и хорошо. Мне надо поговорить с вами... В пять меня ждут в швейном объединении. Сейчас три. Погуляем с полчаса. Это очень важно... Жду у проходной через пятнадцать минут. Пожалуйста.
7
Они шли, касаясь друг друга рукавами. Но эта близость была кажущейся. На самом деле они сейчас находились далеко друг от друга. На разных полушариях планеты...
Разговор, из-за которого состоялась прогулка, уже произошел. Фиртич рассказал все. С самого начала. С того момента, как связался с Кузнецовым. На каких условиях. Все, все... Именно эта откровенность и развела их так далеко друг от друга.
Разговор для Фиртича был трудным — Лисовский почти все время молчал. И это молчание обескураживало его... Повторять вновь, что все поступки его не имели корысти, что он, Фиртич, заботился о деле, о деле, о деле! И не его вина, что обстоятельства оборачиваются против него. Что он не только замарает свое имя — он бросит тень на порядочных людей. Вокруг всей этой истории можно много чего нагородить. Кузнецов сделает это, он слов на ветер не бросает. И надо ж было так случиться, что именно бухгалтер «Олимпа» явится человеком, от которого будет зависеть его судьба и судьба Универмага...
- Полагаю, вы читали «Песню про купца Калашникова»? — неожиданно прервал свое молчание Лисовский.
Фиртич машинально кивнул.
- А помните, чем закончилась та история?
- Приехала «неотложка» — и героя-купца увезли с сердечным приступом в реанимацию? — нахмурился Фиртич. — Впрочем, не помню, еще в школе изучал. Столько лет прошло.
- А я помню. За честь жены вступился удалой купец. А грозный царь приказал торговому работнику голову отрубить, Константин Петрович. И, заметьте, торжественно отрубить. Поучительная история!
- Весьма, — согласился Фиртич. — Мы знакомы с вами много лет. И я полагал, что знаю вас... Признаться, я хотел бы иметь главным бухгалтером человека менее бойцовских качеств. Но, видно, не судьба... И еще... Я больше не стану давить на вас с этим Кузнецовым. Поступайте как велит совесть. — И, поддавшись мгновенному порыву, Фиртич добавил горячо: — Я не представляю свою работу без вас. Как бы там ни сложилась моя судьба... — Фиртич замолчал, споткнувшись о последнюю фразу. Недостойно, недостойно... Можно расценить как скрытую попытку возобновить давление на главного бухгалтера. Лучше помолчать.
Лисовский запрокинул лицо. По небу спешили облака — белые, легкие. Словно клочья мыльной пены...
