Мадам Борисовская повела подбородком в сторону соседа и вздохнула со значением. Она была недовольна. Николаев испортил ей заключительные слова.
– Все всё знают, – пробормотала она. – Сплошные специалисты. А лифт уже месяц стоит, точно его заговорили.
Старик Николаев конфузливо молчал. Мадам Борисовская одной рукой оперлась о диван, второй ухватилась за боковину двери и поднялась.
– Все более-менее, – объявила она, – будете жить и жить.
– Нивроко! – поддержал старик Николаев, с уважением глядя на мадам Борисовскую.
Клямин не успел поблагодарить соседку – та юркнула в прихожую и тотчас стукнула входной дверью.
– Такой доктор, такой доктор!.. – заохал Николаев, поднимая и себя в глазах Клямина – ведь это он вызвал соседку, и никто другой.
– Спасибо тебе, дед, – сказал Клямин. – Не знаю, что бы я без тебя делал. Помер бы, и все.
Старик присел на табурет, пропустив между коленями крупные, плоские кисти. Он молчал, карабкаясь в каких-то мыслях. С лестницы донесся глухой перебор шагов. Клямин вздохнул. Хорошо – ушла мадам Борисовская. Еще не хватало, чтобы его арестовали в ее присутствии. Правда, и старик Николаев сейчас тут ни к чему. Клямин думал спокойно, вяло, словно со стороны. Или, может быть, в глубине души он был уверен, что это не за ним. Постепенно шаги приглушались и наконец совсем стихли.
– Бледный ты очень, – сказал старик Николаев.
– Это пройдет, дед. Уже проходит, – помедлив, отозвался Клямин. – И верно, чуть дуба не дал.
– Торопишься, Антон. Ты еще побегай с мое, посуетись, потом и помирай. Скажешь тоже – «дуба»! Как тебе такая мысль в голову пришла?
– А сам перепугался.
– Перепугался.
– И сразу же сиганул к Борисовским за подмогой.
– Ну, сиганул. Зато спокоен.
– Остограммишься коньячком? И я бы на прицепе. Коньяк сердечникам не вредит, считают. Мой начальник колонны два инфаркта перенес. Говорят, коньяком и держится. – Клямин дышал уже всей грудью, свободно.
Николаев отмахнулся, но, следуя указаниям хозяина дома, достал из бара бутылку и рюмку.
– Верно. Я обеспокоился. А почему? – Старика распирало от невысказанных слов. – Потому как на тебя, Антон, надежда. Я и душеприказную бумагу составил на твое имя. А выходит, что я тебя перепускать должен? Не годится, – добродушно говорил старик. Он боком, одной ноздрей потянулся к рюмке, принял крепкий запах коньяка и в наслаждении опустил дряблые слоистые веки. – Богато живешь, Антон. Такое диво небось больших денег стоит. А у тебя полный шкап.
Клямин не ответил. По мере того как его сознание отходило от страха болезни или даже смерти, им овладевали размышления о своих делах насущных. Параграф обещал завтра с утра связаться с надежными людьми, которые за определенный процент возьмут на сохранение наиболее ценные вещи Клямина – на случай, если станут описывать его имущество. Конечно, можно было бы доверить эти вещи Николаеву. Только как подступиться к нему с просьбой? Да и ненадежен сосед, каждый день для него как подарок. К тому же уход Клямина на отсидку может крепко старика подкосить.
– Слушай, дед. Нервишки мои сдали не от пустяков. Что, если меня засудят за баловство, а?
– Давно пора. – У Николаева дрогнул голос. – Я все удивляюсь, как тебя еще не приструнили. – В тоне старика сквозила надежда на то, что Клямин так себе болтает.
– А если всерьез?
– Ладно. Не пыли словами. И так чуть не задохся от твоих фокусов с сердцем. – Старик не скрывал растерянности.
– Фокусы-покусы, – туманно ввернул Клямин и умолк.
Кого он хочет просить? Одно понятие – бухгалтер. И дело не в профессии – Николаев, казалось, свихнулся на честности и правдоискательстве. Бывают же такие люди. Жизнь старика была известна Клямину во многих подробностях. И жена-покойница была под стать старику. Где несправедливость, где письмо надо подписать в защиту обиженных – она тут как тут. С пером типа «рондо» и школьной чернильницей-непроливайкой.
Клямин приподнялся на локти и принял из пальцев старика рюмку с толстым донцем из литого хрусталя. Второй рукой Клямин подхватил фужер с соком.
– Дерябнем, дед, чтобы прошлое не повторилось, – проговорил он.
– Вот еще. Я прошлым и жив, – воспротивился старик. Помолчал, дожидаясь, когда Клямин расправится со своей рюмкой и вновь уляжется на диван, как лежал. Ему хотелось вернуться к разговору и вместе с тем не выказать недостойного любопытства.
– Как поживает твой приятель, главный инженер? – ухмыльнулся Клямин.
– Жорка? Как поживает… Дал мне адрес, я поехал, а там другие люди живут, – улыбнулся старик. При этом в его глазах мелькнули задорные искры. – И никакой он не главный инженер.
– А кто? – притворно удивился Клямин.
– Не знаю. Босяк, я думаю… И поехал я, чтобы себя проверить.
– А ты с ним панькался. И меня стыдил.
