Старик подобрался и сделал резкий выдох, руки его бессильно повисли вдоль тела. Прихваченный у ворота черной ниткой джемпер разошелся на ширину нескольких пальцев, показывая не первой свежести байковую рубаху. Пока Николаев возился у двери, Клямин подумал, что надо было под любым предлогом отдать старику хотя бы часть своего белья. Насовсем. И джемпер исландский, пуховый. Пропадет ведь…
Дернулась дверная цепочка. Видно, старик потревожил ее с перепугу.
Клямин уставился в дверной проем в равнодушном и даже снисходительном ожидании. И когда в комнату вошла Лера, ему показалось, что он обознался.
– Ты что… одна? – спросил он.
– А с кем мне быть? – Лера бросила взгляд через плечо на старика Николаева; тот глядел из прихожей, не зная, как теперь собой распорядиться. Чувствовалось, что старик доволен возможностью выпутаться из двусмысленного положения, в котором он оказался.
– Пойду, – сказал он твердо. – Если понадоблюсь, так я тут.
– Иди, дед, иди. Понадобишься – они тебя разыщут, – со значением проговорил Клямин.
Приход Леры его взбодрил и обнадежил. Вот с кем ему можно поговорить не таясь. Неожиданность появления Леры ничуть не озадачила Клямина – его мысли занимали собственные заботы.
– Сейчас я чуть не умер, – торжественно объявил он, как только Лера сняла плащ и вернулась в комнату.
Она оглядела столик, на котором высилась початая бутылка и стояла рюмка. Будь Клямин поспокойнее, он не оставил бы без внимания бледные, ненакрашенные губы Леры и короткие ресницы, забытые косметическим карандашом. Он обратил бы внимание на непривычную молчаливость своей бывшей подруги, на печально-испуганное выражение ее лисьих глаз…
– Да, чуть не умер, – повторил Клямин. – Сердце схватило. Хорошо – соседи помогли… Но это еще не все. – Клямин вздохнул и завел к потолку глаза. Ему стало жаль себя, вернулись воспоминания.
– А что же еще? – спросила Лера.
– Днями… или даже сегодня… меня могут прихватить, и всерьез. – Клямин разглядывал тени, ползущие по потолку от овального светильника.
– Еще что? – Лера поправила сбившийся набок манжет.
– Такие две новости. Тебе мало? Или не веришь?
– В то, что тебя рано или поздно прихватят, я всегда верила.
– Вот и хорошо, – вздохнул Клямин. – Прогнозы сбываются.
Он приподнялся, опустил ноги, поелозил, пытаясь нащупать комнатные туфли. Одна туфля попалась сразу, за второй пришлось нагибаться. Что он и сделал не торопясь, широким медленным движением, прислушиваясь к себе. Он ощутил тяжесть в груди, но боли не было.
Лера видела зад, туго обтянутый штанами. Смуглая спина проглядывала под оттопыренным подолом рубашки. Она испытывала сейчас острое желание стукнуть ногой по этому заду. Такой удобный момент. И закричать! О том, что негодяй он, Клямин Антон Григорьевич. Что его надо судить, и не только за дела его гнусные, но и за черствость, за низость по отношению к Наталье. Конечно, так не пронять это животное, эту скотину. Но есть же у него гордость, честолюбие. Если не хватает смелости признать себя отцом, так пусть хотя бы поможет девчонке – денег у него хватает. Все равно в пыль обратит – пропьет, прогуляет, а у девчонки, да еще у такой красавицы, лишнего платья нет, туфель…
Клямин втянул голову во вздыбленные плечи и с вывертом, из-под руки, взглянул на обычно шумную, а сейчас притихшую Леру. Он чувствовал в этом молчании предвестие особого разговора. С чего бы это ей являться к нему ночью, простоволосой, с блеклым, нераскрашенным лицом?
– Ты что? – спросил Клямин.
– Перестань ползать. Я могу подать тебе другие шлепанцы, – процедила она.
На улице вновь протяжно задышала двигателем близкая машина. И вновь лицо Клямина напряглось, в глазах появился испуг. Это не скрылось от взгляда Леры.
Клямин поднялся. Высокий, сутулый, в неряшливо заправленной рубашке, он выглядел подавленным. И Лера поняла, что все гораздо серьезнее, чем представилось поначалу. Она решила, что говорить с ним о судьбе Натальи сейчас бессмысленно. Клямин, конечно же, взъярится, если узнает, что в тайну отношений его с Натальей посвящен кто-то еще…
Автомобиль за окном коротко просигналил и, свернув за угол, удалился.
Напряжение покидало Клямина подобно воздуху, уходящему в прокол камеры.
– Я могу просить тебя об одной услуге, Лера? – проговорил он.
Именно Лера была тем единственным человеком, к которому он мог обратиться с подобной просьбой.
– Понимаешь, я, конечно, виноват во многом. Но обидно – все отнимут, обидно, – сказал Клямин.
– Хочешь, чтобы я взяла к себе твои вещи?
– Хотя бы часть.
– Надолго?
– Не знаю. – Обычно такие разные, глаза Клямина сейчас сузились и казались почти одинаковыми. – Не знаю, – повторил он. – Если что изменится, я тебе сообщу, кому передать эти вещи… У меня есть дочь, Лера.
– Дочь? – Лера смотрела в сторону, скрывая волнение.
