Наталья отвернулась к широкому окну лимузина. Она растеряла все заготовленные ею фразы. Одинцов кого-то напоминал Наталье, а кого – она не могла сообразить.
Улица торопливо выравнивала парадную шеренгу зданий.
Казалось, там, вдали, дома, словно опаздывающие солдаты, поспешно разыскивали свое место в строю, однако, приблизившись, автомобиль находил их в полном порядке, в служебном рвении усердно таращащих окна-глаза на черный генеральский лимузин…
– Так мы с вами уедем очень далеко, – пошутил Одинцов. – Как вас зовут?
– Наталья.
– Очень приятно, – игриво проговорил Одинцов. – Моего приятеля зовут Виталий Евгеньевич.
– Я знаю, – обронила Наталья.
– Вот как? – удивился Одинцов. – Виталий Евгеньевич!
– Впервые вижу, – хмуро отозвался Гусаров и, обернувшись, оглядел Наталью медленным взглядом.
– Я даже знаю ваше прозвище. Параграф! – воскликнула Наталья, выдерживая его взгляд из-под белесых ресниц. – Я узнала вас по клетчатой кепке.
Одинцов засмеялся и пристукнул ладонями по рулю.
Гусаров отвернулся и теперь сидел ровно, глядя прямо перед собой. Казалось, его мысли витают за пределами салона автомобиля. С появлением Натальи им овладело дурное предчувствие. Возможно, это было очередное звено в цепи дурных предчувствий, охвативших его еще в ту пору, когда он и Клямин побывали в Ставрополе. Гусаров знал за собой одну слабость: в момент, когда опасность принимала конкретные и осязаемые формы, им овладевала апатия. Что это было – болезнь или страх, – он не знал. Апатия ему очень вредила. Впервые он испытал это чувство, когда, пользуясь положением адвоката, поставлял подследственному недозволенные документы и был пойман с поличным. Вместо того чтобы спасать собственную репутацию, он отдал себя на волю судьбы, а в результате лишился адвокатского звания и лишь чудом избежал суда…
– Так-так, – проговорил Одинцов. – Где вы живете, прекрасное дитя?
– Самолетная, пять, квартира шестнадцать.
– Самолетная, Самолетная… – повторил Одинцов. – Где это?
– Недалеко от рынка, – буркнул Гусаров.
– Тогда по дороге, – кивнул Одинцов. – Ну, что скажете, Наталья?
– Я хочу спросить у вас… Где сейчас Антон Григорьевич Клямин? – Наталья зябко повела плечами.
– Вот еще! И ради этого вы ждали меня после работы? Смешно! – Одинцов укоризненно качнул головой. – А кто такой этот Клямин?
Наталья растерялась. Весь дальнейший разговор терял смысл.
– Антон Григорьевич… Ну шофер! – сказала она.
– Виталий Евгеньевич, вам знаком такой человек? – серьезно спросил Одинцов.
Гусаров молчал. Его белесое лицо покрылось бурым налетом.
– Вы что-то путаете, Наташа, – с явным сожалением в голосе проговорил Одинцов. – Мы впервые слышим эту фамилию.
– Ну как же! Он работает на вас.
– На меня?! – воскликнул Одинцов и присвистнул. Подъехав к тротуару, он остановил машину. – Знаете, сколько шоферов работает в моем учреждении? Армия! Разве запомнишь каждого? Наведайтесь в отдел кадров, там вам помогут. – В голосе Одинцова прозвучало сожаление. – Нет, ничем не могу вам помочь.
Он повернулся, чтобы отворить заднюю дверь и выпустить неожиданную пассажирку. Только сейчас Наталья разглядела его как следует. Сдавленную с висков голову с дряблой кожей и тонкими бесцветными губами. Немигающие, точно у кота, глаза не отражали и тени беспокойства.
На кого же он похож?! Господи, так ведь на Генаху, отчима, одно лицо. Ха! Прожженная бестия Серафим Куприянович Одинцов и вечно несчастный, битый судьбой, осторожный Генаха с вонючей «беломориной» в остреньких зубах… Ее презрение к Генахе было так велико, что Серафим Куприянович Одинцов как бы раздваивался, отделяясь от знакомого портрета отчима своей зловещей сущностью, так ярко прорисованной Лерой. На водительском месте лимузина сейчас сидели как бы два разных человека. Их внешнее сходство не только удивило Наталью, но каким-то образом успокоило. Она физически чувствовала, как пропадает напряжение и по телу разливается ленивая истома. Разве она может остерегаться человека, похожего на Генаху?..
– Вы тоже курите «Беломор»? – Наталья не обращала внимания на решительный жест Одинцова.
– Почему «тоже»? Пока здесь никто не курит, – отозвался Одинцов и нетерпеливо добавил: – Прошу!
– Вы внешне напоминаете одного человека. Тот даже во время еды умудрялся не выпускать изо рта папиросу.
– Самоубийца! – Одинцов толкнул заднюю дверь автомобиля. Он не мог предвидеть, что его короткая реплика вдруг тенью обозначится на лице Натальи.
– Да, Клямин рассказывал… Ужасная история. – Голос Натальи звучал с нажимом. – Я имею в виду гибель того горбоносого Михаила. Кажется, он чем-то хотел вам насолить. – Наталья тронула плечо Гусарова: – Вы тогда стояли во дворе, в этой самой клетчатой кепке… Ждали… Клямин рассказывал…
Наталья откинулась к спинке мягкого сиденья, обхватила колени руками и подала вперед плечи. Волосы волной прильнули к бледной впалой щеке.
