Эмиль смотрел прямо на неё. Он был более чем уверен, что бывшая камеристка недовольна собой за то, что ответила слишком быстро. Как могла она не знать цены браслета, если вещи актрисы были знакомы ей, как свои собственные? Результат этого подозрения сказался незамедлительно.
— То есть, погодите… дайте вспомнить… Да, да, это был золотой браслет с брильянтами. Очень дорогой. Она получила его от одного богатого грека. Не помню его имени. Кстати, его тоже подозревали в убийстве госпожи…
Видя, что Ирина Нягу пытается переменить тему, Эмиль вернул её к истории с браслетом:
— Когда произошла кража?
— По правде говоря, она даже не была уверена, что его украли. Может быть, она его потеряла, так же как за несколько месяцев до того потеряла золотой крестик.
— А когда примерно пропал браслет? — настаивал Эмиль.
— Да… за несколько месяцев до её смерти. Месяцев за пять-шесть… что-то в этом роде…
— Кого обвинила сама Белла Кони?
— Сначала свою костюмершу, очень острую на язык молдованку. Говорят, она даже грозила госпоже. Потом в театре разнёсся слух, что молдованка убила её, чтобы отомстить за то, что она назвала её воровкой. Ещё она подозревала Нягу, — неохотно продолжала Ирина, стараясь показать, что её нисколько не волнует лёгшее на её мужа подозрение.
— Какого Нягу? — Эмиль хотел, чтобы Ирина уточнила свои слова.
— Моего мужа. То есть, тогда мы ещё не были женаты.
— Эмиль переглянулся с Аной.
— У госпожи Беллы Кони было много… друзей? — задал Эмиль следующий вопрос.
Ирина Нягу засмеялась.
— Понимаю, что вы хотите сказать… Не думайте, что госпожа была из тех, которые… Нет, боже упаси! Но она была артистка, и к тому же красивая. Мужчины по ней с ума сходили. Правда, она и сама, будучи довольно-таки сентиментальной, часто влюблялась. В то время она любила Филипа Коему. Его я хорошо помню. Он всегда приносил целые охапки цветов. И каких дорогих!.. После смерти госпожи я встречала его ещё несколько раз. Шесть месяцев тому назад он даже заходил сюда, ко мне. Случайно проходил по улице, увидел меня и узнал. Я пригласила его, и он вошёл. Очень симпатичный человек, и такой деликатный…
Новый взгляд, которым обменялись Эмиль и Ана, запечатлел в их памяти эту «случайную» встречу.
— И вы, конечно, вспомнили обо всём, что тогда произошло? — Эмиль продолжал нащупывать почву, а Ана сгорала от нетерпения.
— Да… Конечно… Поговорили о том, о сём, вспомнили и смерть госпожи. Бедный господин Филип даже спросил меня, не интересовался ли кто-нибудь этой печальной историей.
— А, вот оно что! — прошептал как бы про себя Эмиль.
— Да, и мы посмеялись, потому что через столько лет — кому придёт в голову этим интересоваться?.. И вдруг вы приходите сегодня и спрашиваете меня… Вот ведь как бывает…
— То есть, о чём же вас спрашивал господин Филип? — поинтересовался, как бы между прочим, Эмиль.
Ирина бросила на него подозрительный взгляд.
— О чём ему спрашивать?.. Да, помню, он сказал: «Помните ли вы ещё бедную Беллу?.. Мы все её позабыли… Или, может быть, вас кто-нибудь о ней спрашивал?» Вот и всё, — отрезала Ирина, снова подозрительно глядя на гостей и следя за их впечатлением.
Что-то неопределённое плутало в воздухе, какое-то недоверие… Это подозрение смешивалось у Эмиля с впечатлением, что они говорят уже не о старом случае, а о деле, происшедшем несколько дней тому назад. Он был уверен, что больше хозяйка ничего не скажет. Замкнётся в себе, постарается запутать то, что не хотела открыть и двадцать лет тому назад. Воспоминание о смерти танцовщицы вдруг стало для неё слишком ярким, и это пробудило в ней инстинкт самозащиты. И в самом деле, Ирина Добреску молчала, думая, вероятно, о вопросах, которые за этим последуют, и об ответах, которые она должна будет дать.
— О дочери госпожи Кони вы что-нибудь знаете? — спросила Ана в надежде вытянуть из Ирины ещё хоть что-нибудь.
— О Дойне? Нет.
— Вы не видели её с тех пор?
— Нет! — ответила Ирина, думая о другом.
— Я слышала, что она живёт у какой-то родственницы, — снова попыталась завязать разговор Ана.
— У родственницы?
Ирина начала собирать блюдечки, явно пытаясь выиграть время, чтобы понять, рискует ли она чем- нибудь, отвечая на этот вопрос. Потом решилась:
— Я не думаю, чтобы эта женщина была её родственницей. Это портниха или что-то в этом роде. Говорят, что родственница, но я не думаю… У госпожи Дины не было близкой родни.
— Вы сразу же ушли из дома танцовщицы?
— Да. Я больше не могла там жить. Она мне всё время мерещилась, распростёртая на ковре… мёртвая… Я помню, что на какое-то время в доме поселилась так называемая родственница из провинции. Я считаю, что она приезжала, чтобы что-нибудь урвать из мебели или одежды. Вы знаете, так всегда бывает в подобных случаях. Ирина сделала невольную паузу и решительно добавила: — Я унесла только свои вещи, не взяла даже ни одного платья из тех, что мне подарила госпожа. Потому что не хотела, чтобы меня заподозрили в краже. Я и так боялась того комиссара, который вёл дело.
— Михэйляну? — снова напомнил ей Эмиль.
— Да, господина комиссара Михэйляну, который, по правде говоря, и привёз эту «родственницу из провинции». Он заявил, что всё, что находится в доме, принадлежит девочке, то есть Дойне. И не разрешил унести даже иголки.
— А отец девочки? — спросила Ана.
— Ох, отец! Я его никогда и не видела. Мадам развелась с ним ещё до того, как родилась Дойна. Он был, кажется, моряком, капитаном парохода или чем-то в этом роде. И всё время в отъезде, так что они не часто виделись.
— А у этой женщины, которая содержит девочку, есть деньги?
— Бог её знает… Честно говоря, я этим даже и не интересовалась. Я думаю, что есть, раз она взяла на себя такую обузу. Ведь её никто не заставлял.
У Эмиля было ощущение, что женщина может сообщить в связи с дочерью танцовщицы что-то важное, но колеблется. Он решил не торопить событий и не осаждать её вопросами, которые могли бы её испугать.
— Я задал вам этот вопрос, так как думал, что вы любили Дойну. Ведь даже при жизни матери девочка была больше с вами.
Эмиль попытался применить другую тактику и, кажется, не ошибся.
Хозяйка начала проявлять признаки беспокойства. Волнение, которое она больше не могла скрыть, овладевало ею всё сильнее. Вдруг во дворе послышался шум мотоцикла.
— Это муж! — воскликнула Ирина, подбегая к окну.
На улице стемнело. Они лишь сейчас заметили, что пролетело много времени, и в комнате наступили сумерки.
— Пожалуйста, не говорите ему, зачем вы пришли… — быстро сказала женщина и добавила: — Не следует откапывать мёртвых.
В комнату вошёл муж Ирины, высокий мужчина лет пятидесяти пяти. Он в недоумении остановился в дверях, потом, вспомнив о хороших манерах, сказал «добрый вечер» и слегка поклонился. На нём был кожаный пиджак и облегающие вельветовые брюки, вероятно, привезённые из какой-нибудь заграничной поездки. Снимая мушкетёрские перчатки, в которых он водил мотоцикл, он вопросительно смотрел на гостей беспокойными чёрными глазками.
Эмиль и Ана поднялись, и Эмиль обратился к хозяину:
