вспоминаю тембр… Будто я его где-то слышала, но не знаю, где и когда…»
Эмиль думал, что следователь будет настаивать, попробует помочь женщине вспомнить, и нетерпеливо ждал следующего вопроса. Но… ничего подобного! Следователь резко свернул в сторону:
«— В тот вечер госпожа ушла из театра одна?
— Она никогда не уходила одна. В тот вечер, как бы это сказать, в её последний вечер, её провожал господин капитан кавалерии Серджиу Орнару.
— Какое-нибудь письмо, из тех, в которых ей угрожали, у вас сохранилось?
— Я ведь сказала вам, что мы сразу же их рвали на клочки. Сначала читали, чтобы посмеяться, а потом рвали».
Последовало ещё несколько незначительных вопросов.
— Ну, что скажешь? — спросил Эмиль, когда сотрудница кончила читать.
Ана пожала плечами.
— Только одно: расследование комиссара Михэйляну, кажется, имеет чисто… информативные цели. Не понимаю, почему он не попытался углубить, уточнить некоторые вопросы, которые казались довольно- таки важными.
— Таково и моё впечатление. Но гляди-ка: выплыл новый персонаж — господин капитан кавалерии…
— Давай наметим вопросы, которые нужно задать бывшей костюмерше! — предложила Ана.
— Сначала послушаем, как защищается господин капитан кавалерии. На этот раз читать буду я, — сказал Эмиль, открывая досье на допросе Серджиу Орнару.
После обычных вводных вопросов следователь приступил прямо к делу:
«— Когда вы узнали о смерти госпожи Беллы Кони?
— В то самое утро, когда её нашли мёртвой. Из газет. Появился специальный выпуск.
— И что вы сделали?
— То, что может сделать человек в таких обстоятельствах: позвонил к ней домой.
— С кем вы говорили?
— С камеристкой, которая совсем потеряла голову…
— Вы помните, о чём говорили с камеристкой?
— Не понимаю, почему вы задаёте мне такие вопросы! О чём можно говорить, когда несчастье разражается, как гром среди ясного неба и касается существа, к которому в так привязаны. Удар был тем более сильным, что вечер накануне её смерти я провёл вместе с Беллой.
— Развлекались в “Альхамбре?”
— Да. После того, как кончилось её выступление.
— И потом проводили её домой?
— Конечно.
— И вошли к ней?
— Нет, не вошёл. Белла извинилась и сказала, что не может меня принять, так как ждёт человека, с которым должна обсудить очень важные вопросы, связанные с наследством. Я сделал вид, что поверил ей, хотя ни на минуту поддался её уловкам и был уверен, что она меня обманывает.
— Вы думаете, что она никого не ждала?
— Повторяю: я был и остаюсь в этом уверен! Тем более что Белла измышляла подобные объяснения очень часто и произносила с обезоруживающей наивностью… Если она хотела от кого-нибудь избавиться, она была в состоянии сказать, что её ждёт президент Америки…
— Такой уж она была странной, эта дама?»
Эмиль остановился, вопросительно глядя на Ану.
— Вопрос вполне естественный… — ответила девушка. — Следователю кажется странным отношение танцовщицы к человеку, которого она, кажется, любит.
— Похоже, что это хочет сказать и Орнару, — согласился Эмиль и прочёл его ответ:
«— Извините, господин следователь, но вы плохо знаете этот мир… мир артистов кабаре. Я узнал его хорошо и сожалею…
— И всё же вас нисколько не удивило, что в такой час вашу подругу ждёт лицо, которое вам даже незнакомо?
— Зная её капризы, я ничуть не удивился, тем более что нередко я сам был лицом, которого она ждала именно в такой час! — цинично ответил Орнару.
— Куда вы пошли после этого?
— А-а, понимаю… Я должен доказать свои алиби.
— Я не ставлю вам ловушек… Но моя профессия обязывает меня выяснить все неясные положения.
— К моему счастью, перед самым её домом я встретил приятеля, с которым и отправился в бар.
— Почему вы говорите “к моему счастью”, господин Орнару? — потребовал разъяснения комиссар.
— Ну как же… во-первых, ещё до того, как я был вызван к вам, я узнал из газет, что нахожусь в числе счастливых кандидатов на… виселицу. То есть, извините, у нас ведь не применяется это устаревшее оружие… Печать, господин комиссар работает быстрее вас… Вы должны это признать. У этих репортёров много воображения и не меньше остроумия.
— А во-вторых?
— Ах да, я сказал во-первых… Итак, во-вторых, господин следователь, могу вам сообщить, что если бы не нашёлся другой дурак, который её убил, может быть, сегодня это сделал бы я.
— У вас были для этого основания?
— Да. Одно, которое в данном положении могло бы послужить, как вы это называете, “побудительной причиной преступления”… нужно вам знать, господин комиссар, что кто хоть раз был близок с прекрасной Беллой, в том уже затаился возможный убийца по страсти, так что…»
Эмиль проверил алиби: один из друзей Серджиу Орнару, гуляка, как и он, случайно проходил по улице и увидел Орнару в машине, перед домом танцовщицы.
«— Мотор был заведён? — спросил комиссар свидетеля.
— Что?»
— Он хочет выиграть время, известный трюк! — сказал Эмиль, на минуту прерывая чтение. Потом продолжал:
— «А, как же, машина была на ходу.
— Раньше вы сказали, что машина стояла перед домом.
— Стояла — это просто такое выражение… Просто я хотел сказать, что она была перед домом, и я увидел её, когда она уже пошла.
— Вы видели, как Белла Кони выходила из машины?
— Нет… я не видел, как она выходила, но видел, как она звонила у двери…
— Звонила?
— То есть… Я не рассмотрел… Я видел, как она стояла наверху, у входа. Но не могу сказать, звонила ли она или собиралась вынуть ключ.
— В доме был зажжён свет?
— Свет? Я не заметил».
Эмиль бросил отпечатанные на машинке страницы.
— Сразу видно, что свидетель врёт! Удивляюсь, почему Пауль Михэйляну не попробовал прижать его к стенке. Хотя бы ради собственного удовольствия. Как можно выпустить такую редкую птицу? Видно, что как только дело стало интересным, он тут же отпустил этого «деус экс махина», изобретённого, может быть, Орнару.
— Ты и в самом деле думаешь, что это лжесвидетель? — удивилась Ана.
— Не знаю, что и сказать… Я прежде всего спросил бы Орнару про «Кольт 32».
— Почему?
— «Кольт 32» — это не женское оружие… Ведь мы не в Техасе! Белла Кони, конечно, могла носить в сумочке дамский револьвер типа небольшого шестимиллиметрового Браунинга… Но во всяком случае не
