собирался поселиться. Мой чемодан был уже там, и мне сказали, что меня ждали раньше. Я назвал причину моего опоздания, устроился в комнате, мною заказанной, и приступил к делам, заняться которыми назначил себе в этой части гор.
6. Гость
На новом месте я оставался довольно долго. Работа, рождая все новые задачи, требовала продолжения и не отпускала меня. Позднее я еще дальше уходил в глубь горной долины и затевал дела, которых вовсе и не намечал на это лето.
Поздней осенью я вернулся к своим родным. На этот раз все было так же, как при каждом моем возвращении домой. Когда я покидал горы, листья кленов, берез и ясеней не только давно опали, но успели приобрести грязно-черный цвет, напоминавший уже не детенышей веток, какими они были летом, а питательную почву для новых растений, в какую они превратятся зимой. Жители горных долин и отлогостей, которые при случае разводят огонь во всякое время года, теперь поддерживали его в своих печах, чтобы согреться, весь день, а ясными утрами на горных лугах блестел иней, и зелень папоротников превратилась в какую-то сухую ржавчину. Но когда я вышел на равнину и горы на ее краю маячили уже синей каймой, когда наконец спускался к нашей столице по широкой реке, меня овевал такой мягкий и теплый воздух, что я подумал, что слишком рано покинул горы. Но дело было лишь в разнице между метеорологическими условиями в горах и далеко от них в низменностях. Когда я сошел с судна и подошел к воротам родного города, акации были еще одеты листьями, на обводные стены и на дома падал теплый солнечный свет, и в послеполуденные часы разгуливали красиво одетые люди. Приятный красноватый и синеватый цвет винограда, который продавали у ворот и под ними, напомнил мне веселые осенние деньки моего детства.
Я пошел по прямой улице, свернул в переулок-другой и наконец оказался перед хорошо знакомым домом и садом.
Поднявшись по лестнице, увидев мать и сестру, я первым делом спросил о здоровье и благополучии моих родственников. Все обстояло превосходно, мать уже позаботилась об уборке моих комнат, все было вытерто, вымыто и на своих местах, словно меня ждали именно в этот день.
После короткого разговора с матерью и сестрой я, не дожидаясь чемодана и воспользовавшись оставшимся дома платьем, оделся на городской манер, чтобы пойти в город и повидать отца, который был еще у себя в лавке. Людская толчея на улицах, множество нарядных людей в аллеях зеленой площади между городом и предместьями, коляски, катящиеся по брусчатке улиц, и, наконец, когда я вошел в город, красивые витрины и представительность зданий поразили и чуть ли не подавили меня полной противоположностью моему сельскому окружению. Но постепенно я освоился, и все это снова стало привычным и отлично знакомым. Я не зашел к друзьям, проходя мимо их жилья, не заглянул по пути в книжную лавку, где не раз проводил по вечерам часок-другой, а поспешил к отцу. Застав его за письменным столом, я почтительно поздоровался с ним и был сердечно встречен. После короткой беседы о здоровье и других общих предметах он отправил меня домой, сказав, что у него есть еще кое-какие дела, но он скоро придет, чтобы провести вечер с матерью, сестрой и со мною.
Я снова пошел напрямик домой. Там я обошел сад, сказал несколько ласковых слов нашей дворняге, которая приветствовала меня прыжками и радостным воем, и провел некоторое время с матерью и сестрой. Затем заглянул во все комнаты нашего жилища, особенно в комнаты со старой мебелью, книгами и картинами. Они показались мне почти убогими.
Вскоре пришел отец. Стол был сегодня накрыт для ужина в комнатке, увешанной старым оружием и обвитой плющом. Окна можно было не затворять до самого вечера. Поскольку за время моей отлучки в город мой чемодан и мои ящики уже доставили с пристани, я велел отнести в эту комнату привезенные мною подарки: для матери несколько редких горшков и другую посуду, для отца улитковый камень особой величины и красоты, разные куски мрамора и часы семнадцатого века, а для сестры — обыкновенный эдельвейс, засушенную горечавку, шелковый крестьянский платочек и серебряную нагрудную цепочку, какие носят в некоторых горных селениях. В эту же комнату принесли и то, что приготовили в подарок и мне: рукодельные работы матери и сестры, среди них особой красоты дорожную сумку, затем всякого рода карандаши, распределенные в коробочке по степени твердости, замечательные ручки для перьев, гладкую бумагу, а от отца — атлас гор, о котором я уже несколько раз упоминал и который он теперь мне купил. После того как все было с радостью преподнесено и принято, мы сели за стол, сегодня вечером только мы одни, как то постепенно стало обычаем при моем возвращении после долгого отсутствия. Подали кушанья, которые мать считала моими любимыми. Тепло, непритворная любовь, какие можно найти в каждой дружной семье, были мне после долгого одиночества необычайно отрадны.
После того как поговорили обо всем, что прежде всего занимало родственников, и о том, что произошло в самое последнее время, после того как мне описали всю жизнь дома в мое отсутствие, пришлось и мне рассказать о моем путешествии. Я объяснил его цель, сказал, где побывал и что сделал, чтобы ее достигнуть. Упомянул я и о старике и рассказал, как попал к нему, как хорошо был им принят и что там увидел. Я высказал предположение, что он, судя по его говору, может быть родом из нашего города. Отец порылся в памяти, но не мог припомнить никого, кто соответствовал бы моему описанию. Город велик, заметил он, мало ли с кем из его жителей он не был знаком. Сестра заметила, что, может быть, из-за окружения, в каком предстал мне этот старик, я увидел и изобразил его в каком-то другом, особом свете, отчего и трудно его узнать. Я возразил, что не сказал ничего, кроме того, что видел, и видел так ясно, что мог бы даже написать это красками, будь я в обращении с ними ловчее. Решили, что со временем, наверное, все выяснится, коль скоро он пригласил меня посетить его снова, а я, разумеется, так и поступлю. То, что я не спросил напрямик его имени, все мои родные одобрили, поскольку он сделал нечто гораздо большее — принял и приютил меня, не справляясь ни о моем имени, ни о моем происхождении.
В ходе разговора отец подробнее осведомился о разных предметах в доме старика, упомянутых мною, особенно расспрашивал он меня о мраморах, о старинной мебели, о разных изделиях, о скульптурах и книгах. Мраморы я мог описать ему довольно точно, старинную мебель, пожалуй, тоже. Отец пришел от этого описания в восторг и сказал, что для него было бы большой радостью увидеть такие вещи собственными глазами. О разных изделиях я мог рассказать уже меньше, о книгах тоже немного, и уж меньше всего, почти ничего — о скульптурах и картинах. Отец на этом и не настаивал и долго на этих последних предметах и не задерживался, а мать заметила, что хорошо бы ему как-нибудь выбраться в Нагорье и самому взглянуть на вещи моего нового знакомого. А то он, отец, слишком долго сидит теперь в своей конторе, в последнее время он ходит туда и вечерами и часто задерживается там до ночи. Поездка очень взбодрила бы его, а старик, который так приветливо встретил сына, конечно, оказал бы и отцу радушный прием и, как знатоку, показал бы свои коллекции еще охотнее, чем любому другому. Таким образом он мог бы, пожалуй, и приобрести что-нибудь для своих собраний старинных вещей. Если он будет вечно ждать, чтобы кончились срочные дела, не желая положиться на своих более молодых помощников, он вообще никуда не тронется: срочные дела всегда найдутся, а его недоверие к способностям молодых людей растет тем больше, чем старше он становится и чем больше старается делать все сам.
Отец отвечал, что не только отправится как-нибудь в путешествие, но в один прекрасный день и вовсе уйдет на покой, оставив коммерческую деятельность.
Мать ответствовала, что это будет как нельзя лучше и что ей этот день покажется второй свадьбой.
Теперь я должен был назвать отцу отдельные сорта дерева, которые пошли на инкрустации, полы и резные украшения в доме роз. Сделал я это довольно хорошо, ибо при осмотре дома думал об отце и запомнил больше, чем то случилось бы при других обстоятельствах. Я должен был также описать ему, в каком порядке сочетаются эти сорта дерева, какие они образуют узоры и есть ли прелесть в таком сочетании линий и красок. Еще я должен был подробно рассказать о сортах мрамора в коридоре и в зале — как они связаны, какой сорт граничит с другим и как они тем самым оттеняют друг друга. Я часто брал бумагу и карандаши, чтобы наглядно представить увиденное. Отец продолжал задавать мне вопросы, и благодаря их целенаправленной последовательности я смог ответить на них лучше, чем мне думалось.
