могучая, величественная и прекрасная природа (Штифтер нередко рисует свои родные места, давая им вымышленные названия), казалось бы, противостоит человеку — властно и независимо. Она живет своей гармонической, замкнутой в себе жизнью, и буйство стихий, время от времени ошеломляющее людей, — это минутный диссонанс, который вскоре разрешается спокойным и благозвучным аккордом.
Однако живопись природы в прозе Штифтера нигде и никогда не самодельна. Центр всего этого огромного и прекрасного мира — человек. Существует своя диалектика взаимоотношений природы и человека у Штифтера, не понятая его современниками. Природа не только податель благ; всечасно являя человеку совершенство, им еще не достигнутое, она для него пример и наставник.
Нередко в поэтический пейзаж у Штифтера вплетаются детали, казалось бы, излишне прозаические, чуждые ему. То с дотошностью натуралиста автор перечисляет виды растений, попадающихся в той или иной местности, то говорит о характере почвы, о породах разводимого скота, о травах на осушенном болоте, о профиле прокладываемых дорог… Все, что связано с деятельностью человека, переделывающего природу себе на благо, до чрезвычайности занимает писателя. Деятельность эта представляется Штифтеру естественной и необходимой, ибо именно в ней человек скорее всего обретает самого себя. Что выше — выспренние мечтания художника, с фанатическим упорством переносящего на холст вид болота и отвернувшегося ради этой цели от живой жизни, или незаметная работа рачительного хозяина, осушающего это болото? Ответ на этот вопрос, не без иронии поставленный в повести «Потомки», казалось, мог быть лишь один — в свете всего опыта литературы немецкого романтизма с его постоянным противопоставлением художника и филистера. Однако в повести Штифтера жизнь решает этот вопрос иначе, и любовь, разбив выспренние бредни младшего Родерера, обращает его в скромную веру практичного Родерера-старшего, тоже в былые годы отдавшего дань романтической мечте об искусстве. Общение с природой и труд — вот с упорством рекомендуемая Штифтером панацея от всех страстей, противоречащих естественному проявлению сущности и склонностей человека.
И любимые герои Штифтера неуклонно выполняют заповедь автора — трудиться не покладая рук во имя того, чтобы мир стал более обжитым, давал человеку больше возможностей для счастья. Даже многогрешный Авдий — герой одноименного рассказа — пробуждает к жизни считавшуюся бесплодной долину, едва только его деятельность теряет характер стяжания и он начинает трудиться на земле. Еще сильнее тема строительства, созидания звучит в «Записках моего прадеда» и в «Бригитте».
Доктор Августин в «Записках» не только лекарь; он и садовник, и лесовед, и минералог; как и родственные ему по духу персонажи других рассказов Штифтера, он строит дома и возделывает землю. Строит полковник («Он вообще любил строить»), строит в широком смысле слова: возводит дом, разбивает сад, корчует лес, осушает болото. Августин, выстроив дом, «строит» вещи, конструирует мебель, наполняя свое жилище удобными, полезными и красивыми вещами. Вещь как таковая играет значительную роль в мире, где живут герои Штифтера. В нее вложены мысль и труд человека, и благодаря этому она словно одушевлена и принимает участие в его жизни. Штифтер любит подробно и точно рисовать «вещный» мир; с большой любовью и обстоятельностью описывает он благоустроенные усадьбы, вдохновляемый воспоминаниями о богатом и отлично налаженном хозяйстве бенедиктинского аббатства.
Однако главное, что подчеркивает Штифтер, говоря о человеческом труде, — это его нравственная сторона. Труд не только помогает преодолевать пагубные страсти — такие, как ревность, разлучившая Августина и Маргариту, или чувственное влечение, погубившее счастье Стефана Мураи и Бригитты. Труд позволяет человеку раскрыть все свои внутренние возможности, стать всесторонним, гармонически развитым. Но для этого деятельность каждого должна служить ко благу других людей. Недаром в «Бригитте» Стефан Мураи и сама героиня, не веря в возвращение личного счастья, находят утешение в том, что перестройка их имений способствует благоденствию крестьян и процветанию всей страны. То же происходит и с Августином в годы разрыва с Маргаритой, и с полковником — после гибели жены. Оба они стремятся не только строить и созидать, но и насаждать культуру и просвещать крестьян, среди которых живут. Полковник убеждает соседей прокладывать дороги, доказывая на деле, какая им будет от этого польза и выгода; доктор рассеивает их суеверия, помогает преодолеть предрассудки при введении нового («картофельные бунты»).
Августин — пример человека, исполнившего свое жизненное предназначение, не зарывшего в землю свой талант. 5'то долг каждого живущего, и труд одного поколения вольется в дело другого, следующего за ним, способствуя общему прогрессу.
Труд не только воспитывает самого человека, но и дает ему возможность воспитать других. Рассказчик в «Бригитте» ясно говорит о том, что пример деятельного Стефана Мураи помог ему начать трудиться и обрести место в жизни. В «Записках моего прадеда» полковник также помогает Августину преодолеть отчаяние не только рассказом о своих горестях, но и всем своим поведением. Именно в этом произведении особенно отчетливо сказалось тяготение Штифтера с его педагогическими наклонностями к жанру «воспитательного романа». Тема воспитания юноши, познания им природы, передачи опыта и мудрости старого человека молодому будет все снова и снова повторяться в произведениях Штифтера; наиболее полное освещение получит она в романе «Позднее лето». Полковник по возрасту мог бы быть отцом Августина; он становится его старшим другом и наставником и, вероятно, со временем станет его тестем. Отношения старшего и младшего — это отношения воспитателя и воспитанника, и неоспоримое превосходство старшего утверждается не только обычаем, а действительными достоинствами.
Одним же из главных достоинств является для Штифтера благожелательность, душевная мягкость в отношении к ближним, кротость. Умение любить, умение понять и простить — основа естественных и прекрасных человеческих отношений. Прощает Бригитта, прощает Августина Маргарита — и прощение приносит счастье. Наоборот, герой «Холостяка», не сумевший простить и замкнувшийся в своей мизантропии, пришел к нравственному и жизненному краху, ибо не смог создать семьи. А по мнению Штифтера, только семья, дети позволяют человеку жить полнокровно и естественно, участвуя в процессе вечного обновления жизни. И потому в повестях Штифтера любовь, как и природа, — великая наставница, способная исправить и смешное чудачество Тибуриуса Кнайта («Лесная тропа»), и высокомерный аскетизм Родерера-младшого («Потомки»).
Итак, утопия Штифтера зиждется на добровольном и радостном подчинении человека этическим нормам, которые представляются извечными и естественными. Подчиняясь им, человек но совершает над собою насилия, — наоборот, он следует своей истинной природе: Штифтер верит, что в человечестве заложена идея нравственного совершенства, неуклонно осуществляющая свое саморазвитие. Причиной нравственного конфликта может стать желание уклониться от следования естественным нормам, и при этом жертвой его оказывается обычно сам строптивец. Но достаточно постигнуть разумом и принять великий нравственный закон — и конфликт легко разрешается, чему способствуют и труд, и воздействие других людей, и общение с природой.
Но иногда источником страдания оказывается не нравственный конфликт, а именно природа — благостная и всеисцеляющая. Исследователи творчества Штифтера не раз обращали внимание на катастрофические моменты в жизни его героев, внезапные несчастья и стихийные бедствия, казалось бы, противоречащие идиллическому настроению его вещей, господствующей в них атмосфере доброты, их безмятежно-плавному движению.
В качестве примера приводится и трагическая гибель жены полковника, и описанный далее в «Записках» страшный гололед, и молния, поразившая дочь Авдия, и многие другие эпизоды, в которых выявляется необоримая власть природы над человеком. Герои Штифтера, живущие в добром содружестве с природой, преобразующие ее и пользующиеся ее дарами, вдруг оказываются ее безвинными жертвами.
Штифтеру часто приходила мысль о равнодушии природы к человеческому страданию. «А потом, как всегда, сияло солнце… ручьи по-прежнему бежали по долинам, и только она, подобно золотистой мошке, неприметно ушла из жизни» («Записки моего прадеда»), В последней редакции «Записок», где повесть разрослась в роман, подводится итог размышлениям на эту тему: «И если ты причинил боль своему сердцу и оно содрогнется, готовое изойти этой болью, или переборет себя и обретет крепость и силу, Всеобщности пет до тебя никакого дела, и она не остановится в движении к своей цели, каковая есть величие». Штифтер не был материалистом и никогда не отрекался от тех религиозных воззрений, которые были утверждены в нем католическим воспитанием. И хотя преклонение перед природой, перед ее могуществом и создаваемой ею совершенной красотой приближает Штифтера к пантеизму и вытесняет теистическое представление о
