Адам и Ева смущенно опускают глаза.
Судья. Кто? Где?
Адам (нерешительно). Ну, Ева…
Ева (глядит прямо на судью, решительно). Да, я. В его палатке.
Обвинитель. Ага.
Защитник. Протестую против «ага». Это носит характер явно выраженного подозрения!
Судья (обращаясь к секретарю суда). Вычеркните «ага».
Секретарь. Ага!
Ева. Я перешла в его палатку потому, что мне было страшно оставаться в своей. Там стало вдруг так пусто.
Обвинитель (удивленно). А в его палатке разве было не пусто?
Ева. Да, конечно…
Обвинитель. Однако там вам было не страшно?
Ева. Нет.
Обвинитель. Странно. Как это, в одной пустой палатке страшно, а в другой — не страшно?
Ева. Не знаю. Я и сама удивилась. Но это факт.
Адам (робко вмешиваясь). Да я ведь скоро вернулся. Примчался на всех парах!
Обвинитель. Как? Разве вы знали, что фройляйн Ева будет находиться в вашей палатке?
Адам (скромно, но гордо). Нет. Я всегда очень быстро езжу.
Ева (с еще большей гордостью). Он ездит быстрее всех! Гоняет как сумасшедший… Когда он приехал к нам в первый раз в Лангулу…
Судья. Давайте пока что останемся в Херингсдорфе.
Обвинитель. Так что же произошло, когда вы вернулись?
Адам. Я прямо обалдел…
Секретарь (ехидно). Обалдел!
Адам (поправляясь). Я так удивился, что она ни с того ни с сего перебралась ко мне. А была ведь такая недотрога.
Обвинитель. Что вы подразумеваете под «недотрогой»?
Адам (со смущенной улыбкой). Ну, что она ни с кем не хотела обниматься…
Ева (с запоздалым возмущением). Да мы тогда были всего лишь три дня знакомы…
Обвинитель (обращаясь к суду). Этот факт мне хотелось бы особо отметить! (Обращаясь к Адаму и Еве.) К моменту упомянутого события вы, стало быть, знали друг друга целых три дня?
Защитник. Иногда три дня кажутся целой вечностью!
Ева. Вот именно! Мне казалось, что мы с Ади знакомы по крайней мере уже неделю. (Убежденно.) Иначе, как бы мне страшно ни было, я все равно не перешла бы в его палатку!
Обвинитель. Прекрасно, фройляйн Мюллер. (Обращаясь к Адаму.) А вы, господин Шмитт, затем явно преодолели свое удивление.
Адам. Ясное дело.
Обвинитель. А что было потом?
Адам. Я прямо забалдел. (Поправляется, обращаясь к секретарю суда.) Я очень обрадовался.
Обвинитель. Какая идиллия!
Защитник. Господин судья, я прошу вас пресечь циничные реплики фрау обвинителя.
Судья. В констатации идиллии я не усматриваю никакого цинизма.
Обвинитель. Что же произошло дальше?
Адам и Ева переглядываются.
Защитник (поспешно). На этот вопрос вы можете и не отвечать. Вспомните, что говорил господин судья насчет интимной сферы.
Адам (после короткого раздумья, несколько стесняясь). А аппендицит относится к интимной сфере?
Члены суда в недоумении переглядываются.
Обвинитель. Все зависит от того, в какой степени…
Судья. В какой степени что?
Ева. Ну, потому что мы говорили о нем… О Гелином аппендиците… И вообще о жизни… О совпадениях…
Адам. И как все бывает… Так вдруг…
Ева (поначалу спокойно, затем излучая переполняющее ее счастье). Да, как, например, с нами было. Вот живешь, живешь и ничего друг о друге не знаешь… Потому что один живет в Берлине, а другой — в Лангуле… И вдруг они встречаются… В Херингсдорфе… Понимаете, ведь Ади действительно мог уехать в Бинц, а я — в Селлин. Так нет же! Он едет в Херингсдорф, и я еду в Херингсдорф! И там мы встречаемся! И именно мы с ним!
Члены суда слушают ее с большим вниманием, даже обвинитель не остается равнодушным к ее рассказу.
Адам (торжественно). Видно, это была судьба! (Ужасаясь.) Я не могу себе даже представить, что чуть было не уехал в Бинц. А Ева — в Селлин. Ведь тогда мы бы, наверное, никогда в жизни не встретились…
Защитник (с воодушевлением). Прошу занести высказывания моего подзащитного в протокол дословно!
Адам (все более смущаясь). Да ладно, не надо. А то, когда это написано на бумаге…
Ева. Но ведь так оно все и было! (Обращаясь к секретарю суда.) Может, вы все-таки запишете?
Секретарь. Уже записал. И про судьбу тоже!
Обвинитель. Так, значит, вы друг с другом действительно только разговаривали?
Адам. Да что вы!
Ева. Тут-то все и началось!
Защитник наклоняется к ним и что-то говорит. Члены суда выглядят