пришел к концу. — Так минуло 20 лет. — Я был влюблен в нее. Она не имела ничего против. Позже сказала, что это очень мило. Она меня вообще не замечала. Я был другом. И все. — Мы снова встретились, когда нам всем пришлось прятаться от Гитлера. — Всего на несколько недель, в Лондоне. Потом началась война. Я оказался здесь. Однажды утром заехал за ней и спросил, вернется ли она в Лондон. — Я работал в Голливуде. — Потом был перерыв в 17 месяцев. Она меня видеть не могла, и я предложил ей отправиться в путешествие. В Китай. Но потом она вернулась, и все было чудесно, как прежде. Единственное странное происшествие. — Краффт-Эббинг. — «Башня масок». Фильм не удался. Мне надо его перемонтировать. Вот приедет Марина — и мы перемонтируем фильм. — Марина — преданная дочь. — Откуда, собственно, взялось слово «полдник». — Я приехал в Америку еще за несколько недель до войны. Мне посчастливилось получить визу. — Я жил с одной женщиной. — Я был тут один. Прошло немного времени — и приехала Анна. Денег у нее вообще не было. Альма купила этот дом. — Сюда приехала маленькая Альма. И Цольнай. Было очень славно. — Анна нашла этот дом с большой мастерской. — Если вы выйдете из комнаты, сможете увидеть кое-какие ее произведения. Анна уехала в Лондон. Довольно надолго. — Мы очень поздно поженились. — Потом — этот перерыв. Когда она меня видеть не могла. — Она поехала в Китай. — Обескураживающе. Она вернулась. Для нее это было не важно. Она вернулась, и все встало на свои места. — Я перешел из школы в театр, где намеревался стать режиссером. — Получил аттестат зрелости лишь благодаря знанию французского. По вечерам я ходил в театр. — Мне был 21 год, и я был — мистер Джесснер. В Берлине. — Я поставил пьесу. Мы знали, что Франкфурт — провинция. — Альфред Керр был знаменитостью. — Из-за этой трагедии мне пришлось оставить театр. — Пьеса успеха не имела, потому что критики… — Эмиль Людвиг. — Он знал Гёте, как… — Репетиция, мне не хватает актеров. — «Каменно- тяжелая». — Я был в такой ярости. — Я так это сделаю, что 39 или 40 лет ту пьесу никому ставить и не захочется. — Маргарита Антон. — Я сума по ней сходил. — Поэтому я ушел. — Вы видели фильм, что я снял об Анне? Главная причина ее занятий скульптурой в том, что Анна не хотела иметь ничего общего с музыкой. Она была выдающейся пианисткой. — Она хотела творить красоту. Красота — ключевое слово XIX века, а сегодня его больше не употребляют. Ни один из известных художников не признается, что его цель — создавать прекрасное. Но именно этого хотела Анна. — Она говорила, если я хочу делать, то и делаю. — Я понятия не имел. Что Альма тоже занималась ваянием, в молодости. — Анна слишком рано вышла замуж. Но она сделала это, только чтобы вырваться из дома. — И сказала собственной дочери, что хотела иметь сына. — Анна — дочь Альмы. Альма хотела сына, но не еврея. — Когда Анна ушла из дому, ей было 17. — Альма — «regular whore».[45] — Она поняла, что Альма — «злой человек». — Никогда не понимал, почему Альмой так восхищаются, а я неплохо знал ее. По Вене. Театр в Йозефштадте предложил мне поставить пьесу. В 25 я был в Вене весьма известен. Поэтому Альма меня и пригласила. Но из этого ничего не вышло. Но я знал ее, и я знал его. Поэтому я, приехав сюда, и стал секретарем Верфеля. И каждый день бывал у него дома. Он диктовал «Бернадетту», потом — «Звезду нерожденных». Поэтому я всегда там был. Мы только болтали. Она и я. — В жизни Анны она сыграла лишь отрицательную роль. — Анны тут сперва не было. Она была в Лондоне. У нее был ребенок от одного еврея. Снова. Альма называла их «жидовскими ублюдками». — Да. До ребенка. — Пока Анна все сносила, она позволяла ей жить здесь. Но в семь часов она была обязана возвращаться домой, потому что Альма ждала ее. — Когда потом мы были вместе, она внезапно изменила свое мнение. Вдруг. И Альма купила ей этот дом. — Ужасно. Просто ужасно. — Альма страшно рассердилась, что Анна хочет быть со мной. Противоречивые чувства. Смешно. — У Анны был счастливый дар не чувствовать и не видеть того, чего она не хотела чувствовать и видеть. — Например, этой смены мыслей у Альмы. Марина никогда не смогла бы учиться в таких дорогих школах, если бы не Альма. Марина хотела ходить в школу с богатыми девочками. — Я Марину видел не часто. Марина очень ревновала Анну ко мне. Девочка-подросток нуждается в материнских советах, Марина была этого лишена. — После того, как умерла Альма, мы жили в Италии. — Анна ездила в Лурд. — В Сполето Анна создала несколько прекрасных работ. — Это очень красивый город. Прекрасно то, что нет там никаких произведений искусства, которые нужно осматривать. — У нее была там эта вилла. — Ее политические взгляды всегда были крайне левыми. — Она никогда не была никаким членом. — Очень скоро ей пришлось бы нелегко. Но были люди, которые хорошо к ней относились и помогали. Собственно, у нее вообще не было никаких трудностей. Она была достаточно осторожна. Но ФБР могло завести на нее дело. — Я почти уверен, что американские власти знали: в Вене она принадлежала к левому крылу. — Она ненавидела Вену. Постоянно твердила о том, как жестока была Вена к Малеру. — Я прожил в Вене пять счастливейших лет. Чудесно. — Лернет-Холенья. Я был его лучшим другом. — Некоторые из его стихов. — «Шествие трех королей. Вечером скачут три короля по льду. Их величества. Факелами указывают им путь рыбаки». — Он был чудесным человеком. — У меня не было знакомых из общества. Я приехал ставить ту пьесу. А потом я написал тот роман. На самом деле я бездельничал. Ждал обеда. Ждал Лернета. За пьесу я получил довольно приличный аванс. Летом я был в Зальцбурге у Цукмайеров. — В Зальцбурге я слушал прекрасную музыку. Тосканини. То было лучшее время Зальцбургского фестиваля. — В это время. Эта встреча с Анной Малер после ужина. В 33-м. Потом она эмигрировала в Лондон. — Но никогда не было никаких проблем. — Мы были очень счастливы вместе. Даже не говоря друг с другом. — Была близость. — Мы поженились в 60-х. — Мы никогда не говорили об этом. — Я получил письмо от своего консультанта по налоговым делам и сказал, что тот хочет, чтобы мы поженились, а она улыбнулась и сказала: «Тогда давай». — Альме вообще не нравилось, что мы вместе. Мы старались не настраивать ее против себя. Мы зависели от нее. Но она не пыталась нас развести. Она думала, что я безнадежен. Потому что еврей. — Она сама была еврейкой. Шиндлер — еврейская фамилия. — Анна очень плохо помнила Малера. Кажется, он любил ее, а она помнила лишь, как смотрела на него из царской ложи и каким маленьким он был перед оркестром. И он сказал: «Be good,[46] девочка моя». -Была настоящая трагедия, когда они приехали в Америку. У нее были только английские гувернантки. В детстве она говорила с английским акцентом. Когда она пошла в школу, над ней смеялись из-за этого. — Она почти не ходила в школу. — Ей пришлось защищаться. Ей было трудно. — Иностранка, еврейка и дочка знаменитого отца. — Она не ходила в церковь. Ничего не было заметно. Нет не единого свидетельства. Ее крестили. По католическому обряду. Я помню, она подписывала какие-то бумаги, что выходит из церкви, поскольку это слишком дорого обходится. — Иногда Анна бывала язычницей.
* * *
Манон принесла кофе. Маргарита села в деревянное кресло. Альбрехт лежал. Закрыл глаза. Манон присела на кровать. Поставила свою чашку на тумбочку. Повернулась к Маргарите. Сегодня они долго разговаривали. Не так ли? Ода, ответила Маргарита. Они долго разговаривали. Должно быть, Альбрехт устал. Ну да, сказала Манон. Он умолкает посреди фразы и отдыхает. Иногда ей кажется, он делает это нарочно. Или? Громко произнесла она. Наклонилась к Альбрехту. «But of course»,[47] — ответил Альбрехт и улыбнулся ей. Манон ответила улыбкой. Так они и сидели. Долго. Маргарита не двигалась. Держала в одной руке чашку, в другой — ложечку. Никак нельзя звякнуть ложкой о чашку. Она смотрела на них обоих. Ей стало грустно. Вдруг. Тяжесть в груди. Глубоко, и снизу давит на горло. Будет ли у нее кто-нибудь, кто так же наклонится над ней. А у Манон. У нее — Фридль. Может быть. Но никаких мужчин. Никаких спутников. Похоже, что наклоняются они. Они — те женщины, кто это умеет. Наклоняться. И наклоняются. Должны. От них этого требуют. И всегда в одиночку. И чтобы всегда все правильно. Да и как иначе. Не следовало ли ей с Фридль броситься с Унтерсберга. Поскольку отец появился только через неделю. После родов. И к этому ей тоже пришлось отнестись с пониманием. Ребенок. Такие перемены для него. Но все-таки он на ней женился. И заботился потом о Фридль. Научился. Потом. Все-таки. Поступают ли правильнее такие женщины, как Анна Малер? Которым нет дела до правильного. А только до себя. Никогда не было места. Кроме тех случаев, когда ей удавалось его заслужить. Она никогда не была просто рядом. А Манон? Альбрехт улыбался ей. С любовью. Словно они вечно были вместе. А при этом их просто жизнь связала. Общая судьба. Оба знали, что потеряли. Что миновало. И Альбрехт улыбался так всем женщинам. Манон взяла чашку. Отпила кофе. Марго надо познакомить с Питом. Соседом. Она спросила Альбрехта, бывал ли у него Пит в последние дни. Нет. Пита уже давно не было, сказал он. Так надо ему позвонить, сказала Манон и вышла. Вернулась с телефонной книжкой, снова присела на край кровати и набрала номер. На тумбочке Альбрехта стоял старый черный телефон с диском. Манон подождала. Назвалась и пригласила Пита заглянуть. Тут у нас молодая дама, она собирается писать об Анне. И хочет поговорить с ним. Нет. Да. Манон положила трубку. Пит сейчас придет. Манон с Альбрехтом
