подмигнули друг другу. Анна приятельствовала с Питом. Он стал ее завоеванием. Пит — бывший полицейский. Купил один из соседних домов. Но. Что касается политики… Марго и представить себе не может, как это забавно. Анна всегда веселилась, когда Пит крыл Германию и нацистов и при этом сам же ополчался на всех иностранцев. Они беседовали у автостоянки. Там, где Анна работала. И пили красное вино. Вместе. За дверью послышались голоса. Мужские. Низкие и громкие. В комнату вошел Марк и спросил, пускать ли Пита. Манон крикнула Питу, пусть входит. В комнату вошел мужчина. Высокий. Стройный. В джинсах и клетчатой рубашке. Ковбойских сапогах. Темноволосый. Коротко стриженный. Поздоровался. Спросил Альбрехта, как дела. Протянул руку Маргарет. Это Марго, сказала Манон. У него наверняка найдется время на интервью. Наверняка, ответил Пит. Как насчет того, чтобы прямо завтра. В три часа. Да? У нее ведь есть машина? Он сварит кофе. Анна была одним из его лучших друзей. Это честь для него. Он стоял удвери. Чтобы выйти из комнаты, не стукнувшись, ему придется наклонить голову. Да. Как поживают его собаки, спросила Манон. У него немецкие овчарки, к твоему сведению, сказала она Маргарите. Альбрехт и Манон улыбнулись друг другу. Две огромные немецкие овчарки. Оба — кобели. Тут старики рассмеялись. Пит посмотрел на них. Недоверчиво. Чуть-чуть. А почему не парочка, спросила Манон. Потому что из кобелей можно сделать настоящих сторожевых собак. И потому, что их легче натаскивать. Ноодин из псов сейчас у его друга. Альбрехт сказал Маргарите, что Пит все время боится, как бы на него не напал один из главарей мафии, которых он арестовал в бытность полицейским. Пит сверху вниз поглядел на Манон и Альбрехта. Кивнул Маргарите. Он знает, что делает. Он лучше них знает жизнь. В конце-то концов. К сожалению. И ему пора. Нужно еще кое-что купить. Поднял руку в приветствии и ушел. Осторожно глянув вверх и втянув голову в плечи. Его шаги отдавались по всему дому. Манон и Альбрехт рассмеялись. Манон повторила его жест. Он — сущая карикатура, сказала Манон. И ничего не знает. Она встала, все еще смеясь. Им пора домой. Линн, наверное, уже там. Альбрехт сказал, он тоже хочет повидать Линн. Манон пообещала привезти к нему дочь в ближайшие дни. Но она ходит на эти курсы, и они потом созвонятся. Еда ему приготовлена. Маргарита протянула Альбрехту руку. Поблагодарила за беседу. Им о многом нужно еще потолковать, сказал Альбрехт, пожимая ей руку. Да. Им нужно, сказала Маргарита. Жизнь за два часа не перескажешь. Манон давала указания Марку. Жена Марка сидела на кухне. Маргарита ждала на улице у машины. На улице тоже потеплело. Она не стала надевать куртку. Стояла. На парковке лежат куски камня. Местами обработанные. Гладкие грани. Закругления. Сбоку от дома — большое дерево. Покрытое лиловыми цветами. Дом Пита — выше по склону, за кустами. Между домами — густые деревья. Они поехали обратно в Брентвуд. Небо затянуто. Свет равномерно просачивается сквозь облака. Не отбрасывая теней. Маргарите пригодились бы темные очки. На Манон были солнечные очки в широкой черепаховой оправе. Она сунула в нос кислородные трубки и тронулась. Дышала неглубоко. Сначала. На Сансет лицо ее порозовело. Верит ли Марго во что-нибудь. Верующая ли она. Они как раз проезжали мимо одного из больших поместий на Беверли-Хиллз. Парк на склоне. Красивая кованая решетка. Видеокамеры внутри и снаружи. Нет, отвечала Маргарита, она получила слишком католическое воспитание, чтобы верить во что-то. Или хотеть верить. А Манон? Она верит в перерождение. Ей пришлось дважды повторить: «reincarnation».[48] Маргарита не сразу поняла слово в американском произношении. «You think there is hope?»[49] — спросила Маргарита. Нет. Справедливость. В ней все дело. Читала ли она Вильгельма Буша? Конечно, ей пришлось читать его. Ей читали вслух. Но. Маргарита взглянула на Манон. Она должна сказать, что это ужасные истории. И какое счастье, что детям их больше не навязывают. Манон улыбнулась про себя.
Манон говорила по-немецки с легким американским акцентом. «L» и «r».
Манон говорила медленно. Старательно выговаривая каждое слово. Расставляла ударения точно так, как это запомнилось Маргарите. «Скрипела» и «дело». В конце Маргарита захлопала в ладоши. Безукоризненно. И как она только все помнит. У нее так не получается. Вообще ничего не помнит наизусть. Тем более — так долго. Маргарита толковала о заучивании и запоминании. Пока они не приехали к Манон. На Маргариту опять напал страх. Как тогда, когда она с ужасом представляла себе, как все было. На мельнице. Как трещали кости. И почему Манон запомнила именно эти стихи. И с удовольствием. Эти стихи, в которых с двумя мальчишками происходит то самое, что потом случилось на самом деле. Ей стало нехорошо. Она устала. Не обедала. Подумала, как бы сказать, что она хочет домой. Как она устала. Как хочет есть. Не хочу мешать, сказала она потом. Манон ведь хочется провести вечер в кругу семьи. Или? Манон накрыла ее руку своей. «Battercup, — сказала она, — you are family».[51] Они вылезли из машины. Манон аккуратно уложила кислородные трубки. Маргарита ждала. Через заднюю калитку они вошли во двор. Прошли мимо бассейна. Манон спросила Маргариту, не могла бы та купить книжку Вильгельма Буша. Деньги она ей сейчас даст. Она бы почитала эти истории с Чарли. Девочка тоже должна их знать. Маргарита кивнула. Ну разумеется. И никаких денег. Еще не хватало. Как только она вернется в Вену, тут же купит и вышлет книгу. Это самое малое, чем она может отплатить. За всю помощь.
Линн и Чарли уже были дома. Сидели за столом и ели сэндвичи. Манон прилегла на диван. Открыла кислород и сунула в нос пластиковые трубочки. Маргарита присоединилась к Линн и девочке. Линн улыбалась. На зубах у нее была скобка. Серебристые пластинки и тонкие проволочки. Маргарита отвела глаза. Линн поспешно закрыла рот. Манон сказала с дивана, что это необходимо, поскольку у Линн неправильный прикус. Все надо было бы сделать двадцать лет назад, да денег не было. И стоматологов, какие есть сейчас, не было тоже. Линн снова улыбнулась. Чарли спросила, а ей не надо ли такую же. Бабушка ответила, там видно будет. Чарли серьезно посмотрела на мать. Через четыре месяца эту скобку снимут, и ее мамочка будет такая же красивая, как раньше, произнесла она. Они сидели. Обменивались улыбками. Манон лежала на диване. Закрыв глаза. Не хочет ли она кофе? Или съесть что-нибудь? Линн принесла чашку кофе. Что Марго подать к нему? Молоко и сахар? Она тоже так пьет. Говорят, что вредно, но… Маргарита пила кофе. Беседовали о школе. Хорошо ли там Чарли. И чем занимается Линн. И вообще. Можно будет предпринять что-нибудь сообща. В кино? Да. Завтра. Завтра вечером. Ей к Питу нужно. В три. Манон села. Взяла на колени телефон со столика. Набрала номер. Маргарита спросила Линн, знает ли та, что сейчас идет. Манон дозвонилась. Это Пит? Пит. Да? Она не узнала его голоса. Она по поводу завтрашней встречи с Марго. Да. Он не против, если она подойдет к часу? Нет? Да. Чудесно. Манон повесила трубку. Линн и Марго могут отправляться в кино после обеда. Марго может поговорить с Питом в час. Маргарита поблагодарила. Тогда в три она заедет за Линн. Сюда. А теперь ей пора. Она еще
