она не добралась бы до дому. Она снова захихикала и вошла. Маргарита подумала, не повернуть ли. Вернуться к машине и поехать домой. Бетси держала дверь, она вошла за ней. В доме повсюду горели свечи. Тихая музыка. Фортепьяно. «When they begin they begin». Стоят люди. Ходят. Навстречу им вышла женщина. Воскликнула: «Betsy». Пропищала: «Betsy». Женщины обнялись. Бетси представила Маргариту. Маргарита сказала Кэрол, что она не писательница. Она работает в театре. Кэрол взяла ее за руку. Провела в большую гостиную. Посередине — лестница, у камина — диваны и кресла. В углу направо — стол с закусками. В камине горит огонь. Двери в сад открыты. Кэрол представила ее всем. Мужчинам и дамам. Все стройные. Все хорошо выглядят. Все в темном. Элегантны. Мужчины в смокингах. Дамы в коротких платьях. Черных. И на всех блестящие украшения. Лодочки на высоких каблуках. Высокие прически, как у Иванны Трамп на фото в журналах для женщин. Маргарите было неловко в джинсах и черной куртке. Верблюдица. В свитере и мужских ботинках на шнурках. И волосы висят. Давно не мытые. Почему она до сих пор не купила шампунь? А вот если бы он был с ней, она взяла бы его шампунь. Если бы знать, как все случится, она бы и собиралась иначе. Атак положилась на него. Дама из Вены, работает в театре, сказала Кэрол. Как интересно, отвечали все. Кэрол подала ей бокал белого вина, а закуски пусть выберет сама. Маргарита присела на диван перед камином. Почти все вышли в сад. Ей там слишком холодно, а ведь она одета теплее всех. Она пила вино. Шардоне. Легкая горчинка калифорнийских вин. Она пристально смотрела на огонь. Теперь она действительно очень далеко от дома. В Вене началось воскресенье. Все спят. Хельмут рядом с другой. Выдержит ли та его храп? А почему бы и нет. Она тоже привыкла. В конце концов она привыкала к самому разному храпу. Со временем. Ну и что. Не она единственная может осчастливить мужчину. Как бы ей ни хотелось. Наверное, именно поэтому все девочки мечтают стать кинозвездами. Делать счастливыми. И быть счастливыми. Наверное, со святыми дело обстояло так же. Или с мученицами. Удовлетворить зрителей и таким образом получить удовлетворение. Но — ничего для себя. Да ничего у них и не получается. Как доказывают биографии звезд. Единственным шансом для звезд женского пола было несчастье. Звезда. Человеческая жертва, доказывающая, что даже потрясающая женщина не может найти счастья. В жизни. Следовательно, и никакая женщина не может. И все довольны. Пылал огонь. Пламя — снизу голубое, вверху — красное и оранжевое. Тепло. Она чувствовала, как тело наливается свинцом. Цепенеет. Приятно цепенеет. Она допила вино. Не хочет ли она еще бокал? Какой-то мужчина наклонился сзади через спинку. «Oh yes»,[61] — сказала она. Это было бы славно. Она как раз начала ощущать последствия перелета. Мужчина принес ей полный бокал. Присел рядом. Очень ли она устала? С ним было похоже, когда летал в Нью-Йорк. Чем он занимается? Кто по профессии? Он адвокат. В фирме. Она пригубила вина. Вино холодное. Она пила большими глотками. Прохлада лилась в горло. Что это такое? Адвокат в фирме? Мужчина нагнулся к ней. Рыжие волосы, светлые брови и ресницы. Очень белая кожа. Веснушки. Рассказывал о своей работе. Она мало что понимала. Не знала большинства слов. Кажется, он занимается чем-то вроде экспертиз. Она внимательно смотрела мужчине в глаза. Чтобы он не заметил, что она ничего не понимает. Мимо прошла высокая белокурая женщина. Мужчина встал. Ему надо взглянуть, как там жена. Долго ли еще она пробудет в Л.-А.? Он спокойно может идти к жене, сказала Маргарита. Пока-пока. Она взяла еще бокал вина и снова села к огню. Ей следует уйти. Если она не хочет общаться с этими людьми, ей надо уйти. Что она тут делает? Напивается. Дама из венского театра тихо напилась и ушла, скажут они потом. Она чучело. Все присутствующие — милые вежливые люди. А она сидит, ни с кем не разговаривает и пьет. Не надо было и приезжать. Да все равно. Однако. Если она хочет ясности, ей лучше быть одной. Она все сидела. Вяло. Откинувшись на подушки. Поставила вино на пол, чтобы рукой не нагревать бокал. Вино должно оставаться приятным и прохладным. Она смотрела в огонь. Кто-то сел на диван напротив. Она подняла глаза. Мужчина. Темноволосый. Немолодой. Старше нее. Латиноамериканский герой-любовник, но не первой молодости. Он смотрел в огонь. Его четкий профиль освещают свечи на столе позади дивана. Мужчина откинулся назад. Взглянул на нее. Она снова уставилась в огонь. Чувствовала, что он на нее смотрит. Она сидела неподвижно. Тепло собиралось между ног. Быстрыми короткими толчками поднималось к животу. Она бы прямо сейчас. С этим мужчиной — сейчас. И он это знает. И он знает, что она это знает. Она чувствовала, как твердеют соски под курткой. Сидела. Надеялась, что не покраснеет. Запылало лицо. Она надеялась, что в слабом свете свечей этого не заметят. Он не заметит. «It is very hot in here»,[62] — произнес мужчина. Он говорил с акцентом. Но она не знала, с каким. Он взял ее бокал. Отпил из него. Держал бокал в руке. Да, очень жарко, сказала она. Чувствовала, как горят щеки. Мужчина встал и ушел. Она допила вино. Пошла искать Кэрол. Попрощалась. Поблагодарила. Ей пора спать. Бетси не видно. Кэрол и муж с женой из приглашенных спросили у нее, как обстоят дела с театром. В Европе. В Вене. Есть хорошая постановка «Waiting for Godot». Ей надо посмотреть. Маргарита выпила еще бокал. Они стояли у бассейна. Зеркальная голубая вода. Работают обогреватели. Поэтому тепло. Иногда попахивает газом. Небо. Облака разошлись. Оранжевыми клочьями. Темная синь за ними. И звезды. Она ненадолго подсела к той паре. Выпила еще бокал. Болтала о Фридль. Об их детях. Девочке девять лет, мальчику семь. И как со школой. О государственной школе в Лос-Анджеле-се и речи быть не может. Поэтому надо платить за школу 30 ООО долларов в год. Но они оба неплохо зарабатывают. Так что справляются. Потом Маргарита ушла. Поблагодарила Кэрол. Не забрать ли ей с собой Бетси? Кэрол рассмеялась. Бетси наверняка не уйдет раньше полуночи. Маргарита вышла из дому. В голове пусто. Ей не следует вести машину. Больше. Но. Как ей вернуться. Такси? Но до отеля «Оквуд» в Марина-дель-Рей наверняка столько же, сколько от Вены до Линца. Или до Санкт-Пельтена. Вероятно. Они ехали больше часа. Или до Амштеттена. Да. Она открыла машину. Села. Амштеттен. Этот советник по культуре. Она разговаривала с ним о гастролях. И он отправил ее из своего кабинета в ресторан. Он сейчас придет. Нужно еще сделать кое-что. Она ждала там. Вагенбергер тогда решил, что гастроли в провинции продлят жизнь спектаклям. Провинция и Вагенбергер. Она включила зажигание. Потом свет. Какой-то человек шел от машины к дверям соседнего дома. Она знала его. Знала по Вене. Он швед. Говорили, что он швед и разбирается в старинной музыке. Видела его после премьер. Он всегда был в обществе одной из любительниц костюмов от «Kenzo». И говорили, что он с Сильвией Кляйн. Она никогда не разговаривала с ним. Это выглядело бы несерьезно. Она поехала. Развернулась у ворот дома, в котором исчез швед. Поехала домой. Советник по культуре из Амштеттена пришел потом в ресторан. Спросил, можно ли пригласить за столик еще кое-кого. Разумеется, ответила она. Этот тип помахал молодой женщине. Девушке. Высокой. Тоненькой. Темноволосой. Она подошла к столику. Осторожно. Робко. Он положил свою красную лапу на длинные тонкие пальцы девушки. Она — любовь его жизни, заявил он. До сих пор он не знал, что это значит. Но теперь знает. И будет бороться за нее. За эту женщину. Девушка улыбнулась. Когда советник отлучился в туалет, она посоветовала девушке порвать с ним. Может, и зря. Девушка все равно ее не слушала. Наверное, это и вправду была любовь. А о ней никто никогда не говорил еще абсолютно постороннему человеку, что любит и будет бороться. Она куда-то ехала. Не знала точно, где находится. Думала, что если поедет вниз, то когда-нибудь выедет к морю. А оттуда она уж найдет дорогу. Может, это была любовь, и они все еще счастливы вместе. Откуда ей знать. У нее все любови приходили к концу. Похоже, тут она не специалист. Она всегда просто хотела ее. Любви. Наверное, это ее опознавательный знак. Что у нее все приходит к концу. Но надо держаться. А как выдержать такое? Ей 39. Скоро будет 40. И с ней никто не оставался. Надо было остаться с Герхардом. А с Ва-генбергером встречаться тайком. Она всегда была чересчур честной. Открытой. А это никому не нужно. Мужчинам — в последнюю очередь. Может, она чего-то не понимала. И менялась. А вокруг все оставалось по-старому. Она ехала. Под гору. Выехала на какое-то шоссе. Продолжала ехать вниз. Что будет, если она попадет на юг? Где опрыскивают. Она уставилась на ветровое стекло. Капель не заметно. Включила радио. Джазовый канал. Под музыку она чувствовала себя гораздо трезвее. Чувствовала себя другим человеком, разъезжающим по Лос-Анджелесу, когда дома все уже встали. А она — во тьме. Под звездами. В Вене — день. Она долго ехала. Потом уперлась в десятое шоссе. Ехать надо по нему. Под гору. Правильно. Она въехала в Сан-та-Монику. Бульвар Оушн. Потом — Пасифик. Вашингтон. И вот она уже поворачивает на Виа-Дольче. Ехать больше не хотелось ни секунды. В гараже все места у лифта заняты. Пришлось встать впереди, у выезда. Она пошла в номер. Старалась идти точно по краю зеленого ковра в коридоре. Но промахивалась. Довольно часто. Очень хочется в туалет. Едва захлопнув за собой дверь номера, она рванула в уборную. Замешкалась, спуская брюки. Пришлось сосредоточиваться на каждом движении. На автоответчике было два сообщения. Прослушала. Он хочет поговорить с ней. Где она? Он скучает. Пусть она позвонит. Что она делает. У нее ведь уже полночь. Перезвони. Срочно. Пожалуйста. Он волнуется. Он позвонил во второй раз. Перезвони. Она кое-как разделась. Не умывалась. Не чистила зубов. Забралась в постель.
