Все засмеялись, однако пастухов раздели. Солдаты ничего не нашли в нижнем белье и снова рассмеялись.
— А, — сказал капитан Бетц. Он вел себя великодушно и игриво, так как увидел Крафтчека, который поставил рядом с собой большую кадку с маслинами и бараньи рога. Бетц кивнул на маслины и отправился к себе на квартиру. Лейтенант Крель и унтер-офицеры последовали за ним.
Голые пастухи уставились на вооруженных людей. Как решит капитан их судьбу? Один из пастухов встал на колени, сложил руки и горьким жестом протянул их к солдатам. Крафтчек водрузил бараньи рога на кадку с маслинами. Он показал на небо, сложил руки и спросил:
— Мария?
Пастух кивнул. Крафтчек отдал ему штаны.
— Оденься! Хорошенькое представление о тебе получит матерь божия!
Но тут один из солдат выскочил из толпы с коробкой гуталина. Сапожный крем марки «Эрдаль» — великолепного качества немецкий товар. Пастухам приказали повернуться. Уже поднялся крик, но тут вскочил Станислаус и вырвал коробку у солдата.
— Горе тебе, если ты посмеешь!
Станислаус и жилистый камрад из Бохума стояли, как волки, друг против друга. Стало тихо. Крафтчек снова водрузил бараньи рога на кадку с маслинами, показал на свою ефрейторскую нашивку и закричал:
— Слушать всем! Прекратить! С вами говорит старший по званию.
Крики умолкли. Чары были разрушены. Грубияны-солдаты угомонились, они больше не занимали Станислауса. Он сделал знак пастухам. Пастухи сгребли одежду в узлы и, как были, голые, помчались в горы.
30
День начался голубой и золотой, как все дни на этом острове. Ни одного облачка на небе. Ни одного судна на горизонте. С продовольствием стало туго. Что такое маслины без хлеба? Что такое баранина без бобов?
Рано утром три английских штурмовика перемахнули через горную гряду. Ни один часовой не заметил, как они появились. Они летели под защитой сверкающего солнца и обрушились на гавань беззвучно, как большие греческие коршуны. Они обстреляли лежавших на берегу солдат, сбросили бомбу на мол и разнесли в щепы каики, стоявшие на приколе в гавани. Последняя бомба взорвалась вблизи помещения, где находился капитан-пивовар Бетц. Летчики сделали еще один заход и обстреляли трех солдат, которые на веслах возвращались в гавань с рыбной ловли, прострелили бак полевой кухни, правую руку Вилли Хартшлага и убили двух греческих детей, клянчивших у Хартшлага суп из маслин.
Сигнал воздушной тревоги подали слишком поздно. Запоздали также крик и рев ротмистра. Итак, война настигла их и здесь! В отряде шесть убитых. Шесть солдат застрелены в тот час, когда они принимали солнечные ванны! Ротмистр запретил купанье и в ярости запретил сбрасывать бомбы. Лейтенант Крель с трудом подавил смех. Теперь все запрещено. Убитых греческих детей в донесении не упомянули. Вилли Хартшлаг был ранен. Бывший второй повар Станислаус получил от лейтенанта Креля приказ принять кухню. Станислаус вяло щелкнул каблуками и принял приказ к исполнению.
Когда солнце опустилось в море, Станислаус стоял в гавани с одним из часовых.
— Лодку?
— Да. Чтобы половить рыбу.
— Ты что, не знаешь, что все запрещено?
— Но на завтра надо иметь что-нибудь свежее в котле!
— Поезжай, только, пожалуйста, не привози каракатиц.
Станислаус греб вдоль берега и слышал, как перекликались часовые. Выход в море был ему разрешен.
Он поручил Вайсблату передать Мельпо, где она должна его ждать. Станислаус только и думал о той минуте, когда он снова почувствует ее коричневые пальцы на своей руке. О большем он не мечтал. Он рад убедиться в том, что он не пустой футляр. Еще живет в нем любовь ко всему окружающему, и он вспомнил стихотворение о пастухе Аврааме. «Видимо, во мне еще сохранилось что-то человеческое», — подумал Станислаус.
Мельпо стояла на скале. Казалось, она вышла из камня, как ожившая статуя. Без околичностей она села к нему в лодку, нагнула свою детскую головку, прислушалась, схватила его руку и сделала вид, что помогает ему грести. Он был благодарен. «Чего только здесь со мной не происходит! Неужели я еще живу!» — звучало в нем.
Звезды появились на небе и на море. Удары весел рассекали кусок отражавшегося неба пополам, но небо было велико и море было велико. Они гребли у самого берега. Это был тот плоский берег, с которого Станислаус со своим отрядом начал наступление на остров.
Над ними было горное гнездо, оттуда били ружья итальянцев. А немцы ответили пушками…
Мельпо подняла руку. На берегу рос цветок, цветок в песке. Это выглядело, как чудо. Мельпо хотела пройти по мелкой спокойной воде к этому цветку.
Станислаус удержал ее, сам выскочил из лодки и пошел вброд по мелкой воде. Цветок оказался жестким. Станислаус ощупал его лепестки. Они были из бумаги. Станислаус огорчился. Он хотел принести Мельпо что-нибудь другое — может быть, красивую раковину улитки. Он нашел сверкающую раковину. Когда Станислаус хотел вернуться в лодку, то увидел, что лодка ушла в море.
— Мельпо!
Мельпо кивнула ему. А когда Станислаус поднял руку для того, чтобы помахать в ответ, то заметил, что в лодке сидит еще кто-то. Мужчина.
— Grazia![26] — донеслось из лодки.
Станислаус опустил руку. Там плыл итальянский capitano. Он плыл с Мельпо.
Станислаус не поднял тревоги. Он вошел в чем был в воду. Растоптал отражение звездного неба, нырнул, швырнул фуражку в море, снова нырнул и стал спокойнее. На берег он вернулся вброд. Горечь разливалась в нем, колючая горечь, как от листьев алоэ.
Он дошел до часового в гавани и сказал:
— Лодка перевернулась.
— Знал бы ты хотя, где находится лодка, — сказал часовой испуганно.
— Знаю.
— Значит, на завтра опять эта вонючая баранина, а?
Станислаус не ответил. Он пошел к себе на квартиру. Перед низким белым домом он вспомнил, что его перевели на кухню, и повернул обратно. Ему было холодно. Его знобило при мысли о Мельпо и capitano. Большего он не стоил.
На новом месте его ждал ротный фельдфебель Цаудерер. Он сидел у кровати Хартшлага. Несмотря на ранение, Хартшлаг не пошел на медпункт. Нужно было кое-что обсудить в связи с передачей кухни. Он ждал Станислауса и заснул.
Ротный фельдфебель вскочил:
— Когда вы приходите!
— Лодка перевернулась.
Станислауса лихорадило. Он выпил глоток из бутылки, которая стояла на ящике около кровати спавшего Хартшлага. Вино было густое и сладкое. Он хлебнул еще раз. Горечь не проходила. Вахмистр Цаудерер подвинул Станислаусу лист бумаги.
— Подпишите. Мы проверили, понятно? Итоги скудные, но они верны.
Станислаус подписал. Над морем жужжал самолет. Цаудерер испуганно выключил свет. Он подошел
