как луковица! Его нужно подлечить вшами.
— Вшами?
— Возьми сливу, разрежь и сунь туда вошь. Тринадцать слив — тринадцать вшей в день. Ведь ты же не хочешь, чтоб он помер?
Эльзбет стала искать вшей. В школе иногда бывали вши. Но после конфирмации она уже не ходила в школу. Откуда же ей было достать вшей? Несколько раз она ходила в поместье графа Арнима и спрашивала у батрачек, работавших там.
— Нет ли у вас дома вшей?
— А ну, пошла, пока тебе граблями спину не расчесали!
— Что хотите делайте, но мне нужны вши для нашего Станислауса. Он весь пожелтел, как листья по осени.
И снова помогла тетка Шульте. Она не дала погибнуть своему крестнику.
— Приходи завтра, я достану вшей.
Батрака, с которым Шульте раньше крутила, забрали в солдаты. Теперь у них работал военнопленный. Тетка Шульте послала мужа в город.
— Не возвращайся без сахара!
Она сунула под сиденье повозки корзину с яйцами и творог для обмена и знала, что муж до вечера будет искать сахар. Он боялся ее и уважал.
Муж уехал в город. Тетка Шульте позвала пленного.
— Эй, Максель, иди на кухню.
Пленного звали Марсель. Маленький француз робко вошел в кухню. Тетка Шульте налила в корыто горячей воды.
— На, вымойся как следует!
Щуплый француз колебался. Она сама стянула с него куртку. Он стыдился своей дырявой сорочки. Тетка Шульте стала расстегивать и ее.
Пленный, смущаясь, повернулся к тетке Шульте спиной и начал мыться. А она собирала с его рубашки вшей.
Отличные, жирные твари.
Она собрала вшей в коробочку для перца. Маленький француз был потрясен такой добротой. Тетка Шульте бросила его рубаху в горячую воду.
— Пусть прокипит, проки-пит, понимаешь, дурачок, кузнечик ты этакий, тощенький. — Она силой притянула парня, посадила его к себе на колени и стала кормить яичницей.
А маленький Станислаус ел каждый день по тринадцать слив. Он и не подозревал о том, что в желтых разрезах этих слив скрываются вши. Для военнопленного в доме Шульте настало хорошее время. Каждый день требовалось тринадцать вшей.
5
Станислаусу нужно было выздоравливать поскорее, время не ждало. В графском имении начали копать картошку. Эльзбет уже не могла быть его сиделкой. Всех, кто работал в имении на уборке картошки, оплачивали той же картошкой. А в хозяйстве Бюднеров она была нужна до зарезу. Лена вместе с детьми с трудом обработала собственный клочок земли у лесной опушки. Все семейство тощало и тощало с каждым днем. Лену иссушила жара на стекольной фабрике. От повидла из брюквы не разжиреешь. Старшие мальчики нанялись в пастухи. По вечерам они получали немного хлеба с творогом и по кружке снятого молока. Однако штаны у них быстро превращались в лохмотья, а ноги от постоянной беготни все худели и худели; рос только аппетит. Эльзбет, не разгибая спины, работала в имении. Ей нужно было заткнуть голодные рты малышей. Предстояла долгая зима. А хлеба хватало ненадолго.
Станислаус сидел на меже и распевал:
— Ой-ой, ой-ой-ой, мой конь вороной!
Небо синело. Земля напоследок нежилась в солнечных лучах. Мухи чистились, готовясь умереть. Над полями раздавались крики возчиков. Над женщинами, копавшими картошку, кружил ястреб. Одна из них погрозила в небо тяпкой.
— Последнюю курицу уволок у меня, проклятый!
Другая тоже поглядела на ястреба.
— Вот ведь, затеяли войну, стреляют почем зря, а такие хищные твари живут целехоньки!
— Копайте, копайте, нечего таращиться на небо! — раздался голос управляющего имением.
Женщины нагнулись ниже. Они молчали. Управляющий перешагнул через Станислауса, который возился в земле.
— Ты, болван! — запищал малыш.
Управляющий оглянулся.
— Это ты кому сказал? Ах ты, жаба!
— Ты раздавил моего коня! — На меже валялся расплющенный навозный жук, игрушка Станислауса.
Управляющий был в плохом настроении. С утра ему пришлось стоять навытяжку перед инспектором, пока тот распекал его:
— Целая толпа баб, а толку мало. Подгоняйте их, любезный, подгоняйте!
— Бабы все хилые и голодные, — пытался возражать управляющий.
— Вздор, недостойный управляющего прусским имением. Либо вы их будете погонять, либо я погоню вас… туда, где сеют свинцовый горох, понятно?
Это было утром. А теперь управляющий схватил Станислауса за шиворот и поднял его.
— Ты что же это, сопляк? Без году неделя, а уже нагличает, как бандит!
Станислаус трепыхался в воздухе. Его куртка расползлась по швам. Нитки военного времени тоже были гнилые. Мальчик упал животом на землю. Захрипел и умолк.
— Вставай, падаль! — взревел управляющий.
Станислаус не двигался. Эльзбет подбежала к нему.
— Это же ваш крестник!
— Еще чего! — Управляющий отшвырнул носком сапога раздавленного жука в траву на меже и пошел дальше.
— Живодер! Живодер! — крикнула одна из женщин.
Другая бросилась помогать Эльзбет.
— Сначала сам научись делать ребят, а потом убивай их, пустая кишка!
Управляющий ускорил шаг. Он делал вид, что не замечает суеты на поле.
Станислауса вырвало. В лужице были стебельки осота.
— Да он одну траву ел! — закричала женщина, помогавшая привести его в чувство. Она вытащила из кармана свой завтрак, небольшой кусок черствого хлеба, и сунула его мальчику под нос.
Станислаус очнулся. Он откусил хлеб, заплакал, проглотил и сплюнул.
— Об этом я расскажу социал-демократам! — прокричала женщина через все поле вслед управляющему.
К обеду Станислаус уже начал ходить, пошатываясь и спотыкаясь. Эльзбет подозвала его к себе. Управляющий мог вернуться.
— Станик, посмотри, какая круглая картошка, видишь какая картошка? Собирай их.
Станислаус был послушен. «Ката-та-тошка», — залепетал он устало и начал бросать картофелины в корзину Эльзбет.
К заходу солнца управляющий снова прошел вдоль фронта копальщиц. Возле Эльзбет он остановился. Девушка не разгибалась. Ей не хотелось показаться лентяйкой.
