— Эй, ты, коза, не видишь меня, что ли?
— Вижу, — ответила Эльзбет.
— Завтра можешь не приходить.
— Кто, я?
— Ты.
— Почему же мне не приходить, господин управляющий? — в голосе Эльзбет слышались рыдания.
— Потому что в твоей корзине были камни.
— Камни? — Слезы дрожали на ресницах Эльзбет и капали на измазанный в песке фартук; песок поглощал жалкие бедняцкие слезы.
— Вот такие камни в трех корзинах, — управляющий показал на свой кулак. — Обнаружены, когда принимали корзины. Сам инспектор присутствовал. Чего тебе еще надо?
— Ничего не надо! — Она схватила Станислауса, просунула тяпку в ручки корзины, закинула ее за плечи и пошла. Спина у нее вздрагивала. Управляющий двинулся дальше.
— Чтоб тебе дерьмо жрать!
— Кто это сказал?
— Я сказала. — Женщина, которая кормила Станислауса, выпрямилась.
— Ты тоже можешь завтра остаться дома.
Женщина двинулась на управляющего, переваливаясь, как медведица:
— Да-а-а!
Это «да» звучало угрожающим рычанием. Она остановилась, высоко подняла тяпку и с размаху ударила управляющего рукояткой по черепу.
— Ну и ты завтра останешься дома! — крикнула она.
Управляющий со стоном закатил глаза, сплюнул кровь и, шатаясь, ушел. Все женщины, выпрямившись, смотрели ему вслед.
— Хороши крестные! — кричала разъяренная Лена. — Отбирают у детей несчастную картошку!
Эльзбет, плача, жаловалась матери:
— Что я могла сделать? Не давать же ему второй раз швырять Станислауса.
Лена выкрикивала нечто совсем кощунственное:
— И кто это придумал, чтобы люди рожали детей?
А в это же время управляющий лежал в своей постели. Его толстая жена протиснулась в дверь. Она принесла компресс — тряпку, смоченную в уксусе.
— Он же действительно мой крестник!
— Отстань! — управляющий сплюнул кровь.
— Так уж обязательно надо было прогнать девушку?!
— Да, обязательно! Не раздражай меня! И без того все вертится перед глазами. У меня сотрясение мозга!
Жена положила ему компресс на голову.
— Что тебе сказал инспектор?
Он застонал.
— Нужно уволить женщин. Вчера вечером нам прислали военнопленных. Им платить не надо. Достаточно только кормить капустной похлебкой. Это нам выгоднее.
— Нам?.. Что нам с тобой от этого?
Управляющий молчал.
6
Станислаусу исполнилось девять лет. Война кончилась. Отец снова топал на стекольную фабрику. Миру снова нужно было стекло. Казалось, будто Густава и всех ему подобных только затем и погнали на войну, чтобы они разбивали стекла. Дела снова пошли на лад. К сожалению, только не у Густава. Он не стал директором стекольной фабрики в колониях. Да и колоний уже не было. Каждому приходилось выкручиваться как сумеет. Густав много скитался по свету, но это ничего ему не принесло. Он по-прежнему говорил быстрее, чем думал, да ко всему еще стал ненавидеть тех, кто не был на войне.
Лена снова занималась хозяйством. Недоставало еще, чтобы на фабриках бабы отбивали работу у мужчин.
Однако она уже не была прежней смирной женой. У нее испортился характер — она стала сварлива. Ее высушили стеклоплавильные печи. Благородные образы из книг ютились в самом дальнем уголке ее сердца. У нее чуть было не родился восьмой ребенок. Но Лена взбунтовалась.
— Ни за что, уж лучше в тюрьму!
Восьмой ребенок не появился. Любовь Бюднеров усыхала.
Эльзбет отправили в город. Пусть на людей посмотрит и себя покажет, может, удачно замуж выйдет, она того стоит, решила Лена.
Эльзбет нанялась на работу к дельцу, который подкрашивал воду, добавлял в нее сахарину и углекислого натрия и разливал в бутылки. Называлось это попеременно то минеральной водой, то лимонадом, то детским шампанским, то спортивным пивом. Хотя Эльзбет нанимали в горничные, но у этого лимонадного фабриканта служило значительно больше горничных, чем могло потребоваться его жене, и поэтому им всем поручали мыть бутылки.
— Постарайся отличиться, выдвинуться, чтоб тебя заметили и перевели на кухню. Ведь не всякой удается стать горничной, — советовала ей Лена.
Эльзбет молча кивала. Через несколько месяцев, приехав домой погостить, она привезла с собой новое платье для танцев, отцу — сигару, матери — фартук и леденцы для детей. Ее любимец Станислаус получил раскрашенную картонную лань. Когда он увидел, как братья и сестры жадно поглощают лакомства, он откусил у своей картонной лани голову и проглотил ее.
— Вот он уже и начинает, — многозначительно сказал папаша Густав.
После войны в деревне во многих домах копошились новые дети.
— Я где-то читал, что после войн обычно рождается, как бы это сказать, больше мальчиков, чем девочек, — говорил учитель Клюглер своей жене.
Жена погладила свою плоскую грудь.
— Я этого не замечаю.
Ей не следовало бы так говорить, но уж очень хотелось хоть чуточку уязвить мужа. Он был не из тех, что беспечно плодили детей. Война не сделала учителя Клюглера более жизнелюбивым. Он охотно последовал призыву кайзера. Ему представлялось, что, вступая в армию, он окажется на полпути к колониям. Перед ним, с его образованием, откроется дорога к вершинам благополучия. Но его прыть несколько поубавилась уже на третий день пребывания в казарме. Ротный фельдфебель объявил, что требуется солдат с образованием. Учитель Клюглер стремительно ринулся вперед. Он едва не опрокинул стоявшего перед строем ефрейтора. Учитель Клюглер оказался не единственным интеллигентом в роте — человек двадцать откликнулись на вызов. Но Клюглер был впереди всех, он шагнул шире других и стал денщиком ротного фельдфебеля. Вскоре вся рота потешалась над ним.
— Послушайте, Клюглер, что вы читали о земном притяжении? — спрашивал, например, фельдфебель.
Клюглер вытягивался по струнке и щелкал каблуками, щелкал с такой силой, что левую ногу относило в сторону и он чуть не падал. Но это не мешало ему произнести поучительным тоном:
— Я читал, что сила земного притяжения основывается на скорости ее вращения. Как бы это сказать, определяет силу тяжести…
— Отлично, Клюглер, — прерывал его фельдфебель, — доказательство этому — мои сапоги. Они
