столике лежали его ключи. Те, что я ему дала. Он ушел. Он ничего не оставил, чтобы вернуться.
Днем приехала моя неблизкая подруга Алла, редактор журнала «ТВ-парад». Привезла мне «Крошку- картошку» – чтобы развеселить. Алла была уверена, что надеялась я зря и мужчины, рабы привычки, редко меняют коней на переправе. Она растила одна двоих сыновей и по характеру была им скорее отцом, чем матерью.
– Позвони ему, – предложила Алла.
– Нет, – отрезала я. – Исключено полностью.
– Почему? – поинтересовалась журналистка.
– Он должен меня уважать даже поверженную.
По моим подсчетам, его семья прилетела в четырнадцать часов, в семнадцать они уже точно должны быть дома. На часах был двадцать один час. Никто не звонил. Я даже боялась пускать воду в ванной, чтобы не пропустить звонка. Я проверяла, работает ли мобильный и не отключили ли домашний телефон. Все работало без сбоев. Сбой был только внутри меня – я как-то сразу вдруг потускнела и поникла. «Значит – не судьба. Хотя жаль. Но не судьба. Но почему? Ничего страшного, и так бывает. Не хочу. Почему именно со мной?» Две меня разговаривали друг с другом, разрывая голову на части.
На часах пробило двенадцать ночи. Одна минута, две, три… Раздался звонок. Он.
– Я сказал жене, что полюбил другую женщину и ухожу к ней. Сейчас приеду.
– Подожди! – Я задыхалась от счастья. – Почему ты раньше не звонил? Я весь день ждала! Почему?
– Знаешь, ведь сегодня годовщина нашей с ней свадьбы. Я дождался, когда часы пробили двенадцать, начался новый день, и тогда уже сказал. Не хотел праздник портить.
Вот так. Целый день смеялся, шутил, целовал, наверно, а через пять минут взял и «убил».
Матвей Егорович, кряхтя, натянул валенки, потом надел тулуп, взял кастрюлю с похлебкой и вышел на крыльцо.
Вечерело, и кристаллики чистого январского снега слегка поблескивали в свете уличного фонаря. Дворовый пес Няф подбежал к хозяину и уткнулся грязной мокрой мордой в кастрюлю с едой.
Наивно-милая картинка деревенской жизни в жанре примитивизма…
Матвей Егорович Поляков жил со своей супругой Алевтиной Федоровной в старом деревенском доме уже более сорока пяти лет. Домик был никудышный: маленький, весь перекошенный, с плохо залатанной крышей. Казалось, он от старости сам хочет скорее сровняться с землей. Забор, туалет и сарай – все было дряхлое. Так они и жили все вместе – одногодки-старики, пес и их дом. Так, наверно, и уйдут в мир иной все вместе в один день. Как у Гарсиа Маркеса…
Матвей Егорович уже было собрался возвращаться в хату, когда услышал громкий крик на соседнем участке. Было слышно, как кто-то, задыхаясь, бежит в сторону ворот.
«Стой, сука, застрелю!» – услышал дед мужской голос. Любопытство заставило его подкрасться к забору и осторожно заглянуть в большую щель.
По соседнему участку бежала женщина в распахнутой шубе. Одну руку она прижимала к лицу. Она рыдала – это дед явно слышал.
Мужчина шел пошатываясь за женщиной – в руке у него было ружье.
«Боже ты мой, только смертоубийства тут не хватает», – напугался Матвей Егорович и отпрянул от забора. Но тут же прильнул снова – может, утрясется?
Видно было, что женщина тщетно пытается открыть автоматические ворота. Спасительные секунды были потеряны.
Мужчина догнал ее и, ударив ружьем по ногам, повалил в снег. Они находились буквально в пяти метрах от забора, и Матвей Егорович сумел разглядеть лицо мужчины. Это был его сосед, весьма состоятельный и уважаемый в поселке бизнесмен.
Сосед принялся ногами колотить по лежащей на снегу женщине, приговаривая: «Ну что, убежала? Я тебе все кости переломаю – ползать будешь, тварь». Женщина извивалась, стараясь руками защитить лицо.
Мужчина изловчился и сильно ударил ногой ее в лицо. Она закричала: «Помогите, кто-нибудь!..»
Дворовый пес Няф заливисто залаял и бросился к хозяину.
Мужчина, видимо, испугался свидетелей, прекратил избиение и, злобно сплюнув, направился к дому. Ружье осталось валяться в снегу.
Женщина с трудом поднялась и села. Все ее лицо было в крови. Она монотонно раскачивалась вперед-назад, и Матвею Егоровичу показалось, что она впала в транс.
«Вот еще грех на душу беру – помочь же надо… А как? Еще пристрелит…» – размышлял дед, нервно покусывая костяшки пальцев.
Тем временем женщина кое-как поднялась, щелкнула чем-то в руке в сторону ворот, и они поехали вверх. Она медленно, прихрамывая, подошла к воротам и низко нагнувшись, проползла в едва открывшуюся щель.
В этот момент сосед уже заходил в дом. Оглянувшись на шум открывающихся ворот, он громко выругался, схватил лежащее на перилах другое ружье и, выбежав в открытые ворота, скрылся из виду.
«Сколько же у него оружия, – думал дед, – арсенал целый. На медведей он, что ли, ходит». Дед еще постоял некоторое время, поприслушивался, но, кроме шума проходящих электричек, больше ничего не услышал.
Глава II
– A у нас будут дети?
– Обязательно.
– А сколько?
– Сколько бог пошлет.
– А мы переедем в мой загородный дом?
– Конечно, чтобы дети чистым воздухом дышали.
– А ты не будешь часто от меня уезжать?
– Будешь ездить со мной вместе.
– Ну, мне же работать надо: нашу семью содержать, тебя баловать, Мышаку.
– Ну почему Мышака-то?!
– А потому, что глаза черные.
– Ладно, тогда ты – Мышак. Потому что главный.
Мы валялись на кровати и ленились. «Лениться вдвоем» – это очень серьезный процесс для двух влюбленных, которым ничего кроме них самих не нужно.
Где-то я прочла, что влюбленным никогда не бывает скучно друг с другом, потому что они говорят только о себе. Часами можно вот так валяться, мусолиться друг об друга и задавать по сто раз одни и те же глупые вопросы.
– А ты выйдешь за меня замуж?
– Нет, конечно, делать мне больше нечего…
– Ах ты, вреднющая мышь!
Роберт схватил подушку и прихлопнул меня ею, а я укусила его понарошку за руку. Мы скрутились клубком и свалились с кровати…
– У нас всегда будет так хорошо? – отдышавшись, спросил Роберт.
Его лицо сияло от счастья.
– Если будешь себя хорошо вести, – пытаясь залезть в вывернутые рукава халата, ответила я.
– О, мышачий гнев страшен! Ладно, не мучайся, все равно ты никогда не научишься, снимая халат, выворачивать обратно рукава. Потому что ты глупая Мышака. И без меня ты ничего не можешь.
