– Никакие это не антисоветские частушки! Эти частушки, между прочим, по радио передают!
Я схватилась за голову, поняла, что все пропало. Лучше бы «умная» Вика молчала. Дернула ее нечистая вступиться за меня.
– Так какое радио передает ваши частушки? – ехидно переспросила Сурова.
– Какое… Я название точно не помню… По-моему, «Голос Америки»…
Класс охнул, а Сова скорбно закачала головой.
– Ну вот, докатились… То, что передают враждебные нам «голоса», мои ученики не только слушают, но еще и пропагандируют!
Вика поняла, что сболтнула лишнего, и «пошла грудью на амбразуру»:
– Я тоже пела эти частушки! Наказывайте тогда и меня.
– Ты, Виктория, и так уже наказана: мозгов-то у тебя немного… Но тебя уже приняли в комсомол в предыдущей школе, поэтому ты нас не интересуешь.
Вика сквозь слезы взглянула на меня и опустилась за парту.
– Так! Кто за то, чтобы не принимать Шумскую в комсомол? – строго спросила класс Аня Сурова.
Десять человек подняли руки и преданно смотрели на Агриппину.
– Кто за то, чтобы принять ее в комсомол?
Поднялось тоже десять рук, владельцы которых смотрели в парту.
– Ничья! – крикнул с места Борис. Он голосовал за меня.
Аня Сурова торжественно повернулась ко мне и злорадно сказала:
– Нет! Я еще не голосовала! Одиннадцать против десяти. Шумская, ты не достойна звания комсомолки!
Чувствовала я себя после собрания очень тухло. Месть есть месть. У Суровой был единственный шанс отомстить мне за кашу, и она его использовала. Обидно было не то, что с комсомолом «прокатили», – я туда особо и не рвалась. Взбесило показное судилище, устроенное по подобию парткомовских разборок. Муж изменил – в профком. Парня не поделили – из комсомола исключить. Подобные методы поощрялись и смаковались. Аккурат как в стихах Александра Галича про товарища Парамонову:
Все как есть, ну, прямо все как есть! Жаловаться некуда и не на кого. Комсорг всегда прав. Тем более, когда идет в одной упряжке с классной руководительницей. Остается на себя пенять… Что вот такая «недостойная комсомола» уродилась… Сама я за собой грехов не наблюдала – ну, может, один раз было, когда пришла на субботник без лопаты. Но это была моя самая большая провинность за всю пионерскую жизнь.
Первой попала «под раздачу» Вика. Она выскочила из класса жалеть меня и нашла в туалете.
– Ой, прости меня, я хотела как лучше, – заканючила она, глядя жалостливыми глазами.
Я вытирала слезы обиды, отвернувшись к окну. В туалет уже выстроилась очередь: кабинки без дверей давали возможность любопытным делать одновременно два дела – сидеть на унитазе и слушать, о чем мы разговариваем.
– Откуда Сурова узнала, что я тонула в Волге?
– Это я ей сказала. Когда меня Сова перевела к ней в каюту, Анька начала тебя хаять, сказала, что ты ее боишься. Тогда я и рассказала, какая ты смелая, хотела на спор Волгу переплыть, но тебя течением унесло… А что, нельзя было?
– Знаешь, Вика, у тебя язык – помело. Читать надо больше и на уроки ходить. Удивляюсь, как тебе на уроках до сих пор не пришло в голову привести в пример мальчиков из ШРМ с их марихуаной и Солженицыным.
– Ты хочешь сказать, что я дура? – догадалась Вика.
– Нет, сказать не хочу… Но придется. Может, ты и станешь великой актрисой или знаменитым режиссером, но Нобелевская премия тебе не светит!
Вика очень обиделась. Вряд ли она когда-нибудь вообще слышала об этой премии, но из моих уст это прозвучало очень обидно.
– Можно подумать, ты будешь! – ввязалась в склоку Вика.
– И я не буду, потому что меня не приняли в комсомол. И в институт меня не возьмут. И теперь вообще неизвестно, что со мной будет!
На эмоциях я выбежала из туалета и тут же столкнулась с девчонками.
Танюха схватила меня за плечи и начала трясти:
– Вот только плакать не надо! Сурова и Сова – две кретинки! Они просто ненавидят тебя. Нужно, чтобы тебе дал рекомендацию член партии, тогда они никуда не денутся.
– Да! – поддержала идею Настя. – Пусть тебе, к примеру, Соломон напишет рекомендацию. Он же коммунист. Примут тебя в комсомол как миленькие!
Я улыбнулась. Имя любимого учителя рассеяло отрицательные эмоции: мне стало смешно, едва я представила, как приду к Соломону и стану его просить помочь мне вступить в ряды комсомольцев. И это после всего того, что я ему рассказывала тогда в классе…
Вот и получилось, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя… Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания…»
Другими словами – человек зависит от общественного мнения. Но общество может ошибаться. Общество может зомбироваться. В разгар демократии мы хвалим демократов, при диктатуре мы славим вождей.
Жить «причесанно» можно, но так скучно. Жить вразрез с социумом чревато последствиями. Нельзя усидеть на двух сломанных стульях. Лучше вообще не садиться.
Больше я не пыталась вступить в комсомол.
Глава 2. «Вдовий камень» александрит
Динара приехала ко мне домой с дружеской поддержкой. Привезла много татарской вкуснятины, вино «Старый замок» и самиздатовские воспоминания дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу».
– Это тебе Никита просил передать. Когда прочтешь, отдашь мне обратно. Я тебе другие книги привезу.
Это оказалось как нельзя кстати. После собрания настроение было отвратительное. Подобным «наказанием», сами того не понимая, классная руководительница с подлизами вынудили меня стать сочувствующей диссидентам и антисоветчикам. Хотя, если честно, я мало понимала в политике и
