непосредственной организации вредительства, оставив политикам политическое руководство. Но все равно признания и на втором процессе казались чудовищными даже для троцкистов.
«Заочно обвиняемый» Троцкий полагал: «Все это капитулянты, люди, каявшиеся по несколько разе утратившие в этих покаяниях цель, смысл жизни, уважение к себеБ В течение лет этих внутренне опустошенных, деморализованных, издерганных экс-революционеров держали между жизнью и смертью»102. В этой версии тоже не все так ясно. Угроза жизни известных троцкистов возникла только в 1935 году, но «каялись» они в 1928-1933 годах. Они каялись не потому, что боялись за жизнь, а потому что не видели себя вне партии. Но из раскаявшихся (причем неискренне) оппозиционеров далеко не все согласились участвовать в открытых процессах. Вспомним А. Смирнова, С. Сырцова, А. Шляпникова и др. Их «сломать» не удалось. Многие лица, упоминавшиеся на процессах, на скамью подсудимых не попали и были расстреляны «в рабочем порядке».
«Капитулянтство» перед Сталиным как предпосылка для признания вины не объясняет и саморазоблачений военных, прежде не каявшихся в политических грехах.
Пытки? Но показания, данные под пытками, можно опровергнуть на процессе (в 1938 году такой удар по сталинскому шоу нанес Крестинский). Шантаж судьбой родственников? Этот метод не всегда годится для политиков, для которых общественное важнее семейного. Пятаков, например, обличал собственную жену, заподозренную в троцкизме. Важнейшая ставка политика в условиях
жесткой борьбы, быстро меняющейся политической ситуации - сохранение себе жизни, чтобы при возможных переменах в руководстве или его курсе вновь вернуться во власть.
После дела Зиновьева и Каменева верить в сохранение жизни подследственных было трудно. Но у Сталина были аргументы, чтобы доказать: ситуация изменилась. Ягода отстранен. Пятаков не знал, что его предшественник на скамье подсудимых Зиновьев также невиновен, как Зиновьев не знал, что обвиняемый по делу Кирова Котолынов невиновен в терроре. Но Пятаков и Радек знали, что они невиновны в диверсиях. Ипрекрасно понимали, что и Сталину это известно. Так зачем их расстреливать?
Сталин уничтожал тех противников, кого считал «не разоружившимися перед партией», то есть готовых интеллектуально поддержать послесталинский режим.
Соревнование за жизнь Радек и Сокольников выиграли. Правда, до «решающих событий» все равно не дожили (но если бы Сталин был отстранен от власти в середине 1937 года, то Сокольников пригодился бы как опытный финансист).
Дольше всех сопротивлялся Муралов, но и он в конце концов убедил себя: «Да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет»103, и согласился действовать по плану следствия. Асам этот план, схему троцкистского подполья и его политические цели, разработал Ра-дек. Человек, склонный к авантюре, к большой игре (сколь бы аморальной и опасной она ни была), он увлекся этим важным делом. Возможно, он был вполне искренен, когда писал за три дня до процесса: «Я никогда не чувствовал себя так связанным с делом пролетариата, как теперь»104.
Авот Пятаков работал не за совесть, а за страх. Он признал, что летал к Троцкому из Берлина в Осло. Позднее выяснилось, что в это время на указанный Пятаковым аэродром иностранные самолеты не садились. Плохо сочинил Пятаков свои показания. Его версия была слишком абсурдна, что позднее могло облегчить реабилитацию.
Несмотря на то что коммунистическая верхушка была вынуждена признать итоги процесса, влияние группировки, стремившейся прекратить террор хотя бы на этой точке, становилось все сильнее. Ведь этот процесс был демонстративным ударом Сталина по принципу иммунитета, распространенного на своих.
Борьба за иммунитет
Проанализировав архивные материалы, О. В. Хлевнюк констатирует: «Впервой половине 30-х годов каждый член Политбюро считал неприкосновенным свое собственное право карать или миловать своих подчиненных и крайне болезненно реагировал на попытки вторжения в его ведомство всякого рода посторонних контролеров и инспекторов»105. Такой иммунитет партийно-хозяйственных кланов очевидно противоречил сталинской концепции монолитной партии. Но в период борьбы фракций, а затем «бури и натиска» первой пятилетки Сталин предпочитал опираться на партийных «баронов», признавая их права решать судьбу своих «подданных». Развертывая свою антитеррористическую операцию, Сталин дал понять партийным вождям, что их «феодальное право» иммунитета останется неприкосновенным. 17 июня 1935 года СНКи ЦКприняли постановление, фактически закреплявшее иммунитет, - разрешения на аресты теперь могли даваться только по согласованию с руководителями наркоматов, в которых работают подозреваемые.
Сталин успокаивал партийные кланы - борьба с терроризмом не затрагивает ваших интересов, поскольку преследует действительных врагов. Но враги под прессингом НКВД выдавали все новые связи, и партийно-хозяйственным руководителям приходилось выдавать на расправу все новых сотрудников.
Врегионах оказывали сопротивление действиям сталинских следователей. Виюне 1935 года, например, бюро Азово-Черноморс-кого крайкома во главе с Шеболдаевым постановило: «Считать, что установленные уполномоченным КПКфакты об огульных и массовых репрессиях, примененных в течение последних трех месяцев к четверти всего состава районной организации, означают подмену партийной линии, направленной на сплочение актива, выращивание и воспитание людей чуждым партии администрированием»106. Это сопротивление было сигналом для Сталина - не зря он волновался на съезде победителей.
Сточки зрения «умеренных», лица, «уличенные» в террористических намерениях, были надежно изолированы, и дальнейшие репрессии были нецелесообразны. Для сталинской группировки, напротив, «раскручивание» дела об убийстве Кирова было единственной возможностью разгромить известных и неизвестных противников.
Вдекабре 1936 года на пленуме ЦКН. Ежов сообщил, что в Ленинграде арестовано 400 троцкистов, в Грузии - около 300, в Азо-во-Черноморском крае - около 200. Это означало, что старые троцкистские кадры «вычерпаны». Теперь арестовывали работников, которые в оппозициях не состояли, но были когда-то близки к троцкистам.
Сталин принялся перемещать кадры в наиболее «строптивых» кланах. После Москвы по количеству перемещенных высокопоставленных работников идет Азово-Черноморский край. Впервой половине 1937 года (до 20 июня) были сняты со своих постов председатель Новороссийского горсовета П. Катенев, который, оказывается, был левым эсером (с 1919 г.- большевик), а в январе 1937 года арестован как троцкист; председатель Таганрогского горсовета К. Шульгов (большевик с 1919 года), в январе 1937 года обвиненный в троцкизме за укрывательство настоящего троцкиста Варданьяна (вспомнили и то, что когда-то был в связи с Мура-ловым); прокурор края И. Драгунский, бывший анархо-синдикалист (с 1918 года большевик), обвиненный в засорении своего аппарата уже «разоблаченными» троцкистами; председатель крайисполкома В. Ларин (большевик с 1914 года), в июне арестованный как враг народа; председатель ростовского горсовета Ф. Ля-шенко (член партии с 1924 года), в июне объявленный врагом народа; начальник краевого управления связи А. Аристовт (в партии с 1918 года), «разоблаченный» как троцкист в апреле 1937 года; зампред крайисполкома Л. Ароцкер (член партии с 1922 года, до этого - в еврейской партии Поалей Цион), обвиненный в «засоре-нии»107.
Второго января первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Шеболдаев был в постановлении ЦКобвинен в неудовлетворительном руководстве крайкомом, прежде всего за близорукость в отношении вредителей. Тринадцатого января такой же удар был нанесен по первому секретарю Киевского обкома Постышеву.
Постышев Павел Петрович (1887-1939).
Количеством снятых с постов работников Азово-Черноморс-кий крайком опережал только столичный регион, что понятно - там было значительно больше руководителей. Из них были перемещены 42, причем
