– Да, бывали случаи, но закон есть закон и обсуждению не подлежит. К вашему удовольствию замечу, что это самое легкое наказание и назначено лишь потому, что ваши дети не совершили ничего отягчающего, а также, что данное нарушение у них первое. Вас вместе детьми доставят домой после процедуры. Подождите минут пятнадцать-двадцать. – Калисто покинул зал, хлопнув дверью.
Нас повели на процедуру стирания памяти. Макс держался бодро, у меня же ноги подкашивались. Когда завели в грязную, с кровавыми потеками на полу и облицованную кафелем большущую комнату в подвальном помещении, я перепугался пуще прежнего. Лысый парень в когда-то белом, сейчас грязном халате, подошел к Корсигасу и ласково погладил его по голове.
– Не бойся, пацан, больно не будет. И не смотри так на меня, не я вынес вердикт.
– Какая разница, – ответил Макс, – кто выносит приговор, судья или врач.
– Я ни тот и ни другой. – Лысый улыбнулся, выставляя напоказ корявые, полугнилые зубы.
– Этого-то я и боюсь. – Друг закрыл глаза.
Однако все кончилось быстро. Нас усадили в полулежачие кресла, пристегнули, дали дыхнуть усыпляющего газа, и я стал терять сознание. Последнее, что заметил, как Максу на голову натянули металлического цвета чулок. Этот «посеянный день» я выкупил совсем недавно в полицейском архиве, записанным на древнюю дискету. Не знаю, зачем они в те времена сохраняли для себя стираемую из мозга информацию, ведь прочитать ее все равно бы не смог никто. Да и сейчас расшифровывать память могут позволить себе только спецслужбы, чьими услугами я недавно и воспользовался. В полиции же до сих пор могут лишь определить, где в памяти начинается и кончается данный отрезок прожитого времени.
Глава 7. Неприятности начинаются.
Утром меня разбудила дребезжащая трель будильника. Не открывая глаз, инстинктивными движениями я потянулся и выключил невыносимый для слуха, действующий на нервы тарахтящий звон. Плюхнувшись вновь на подушку, я стал досматривать сон, в котором беспрерывно пытался опустошить большую бутыль, полную пузырящейся минеральной воды. Пить и в самом деле хотелось очень сильно, и когда я это понял, то поднялся, опустил ноги на пол и взглянул на циферблат часов. Через сорок минут надо было уже сидеть за партой на первом уроке. Утренние лучи солнца ярко освещали комнату. В клетке, стоящей на тумбочке, одна из декоративных мышек усиленно крутилась в барабане колеса. Из кухни доносился шум, каждое утро производимый бабушкой. Я резко встал и схватился за голову. Спазматическая боль ударила в виски и тут же отдалась в затылке. Зажмурившись, я стерпел эту боль, которая отходила постепенно, пульсация в голове почему-то явственно отдавалась в ладонях. Ничего не понимая, я поплелся на кухню, пытаясь сообразить, чем же вызван этот приступ, но никаких мыслей по этому поводу в отяжелевшую голову не приходило. Может, я заболел чем-нибудь?
Бабушка стояла возле плиты и, как и каждое утро, готовила маисовые лепешки. Увидев меня, она состроила гримасу недовольства и причитающе забормотала:
– Что же это ты натворил, паразит окаянный? Бед мне не хватало, так внучок принес. Взяла себе на голову заботу. Думала вырастет, человеком станет, помощь будет на старости лет. Так нет же. Беспризорничает и ворует. – Бабушка присела на стул, положила руки на колени. – Ай-яй-яй, что же мне теперь делать, что же делать?
Я, совершенно не понимая, что случилось и за что на меня так набросилась бабуля, прошел к холодильнику и вынул оттуда бутылку свежей воды, доставленную ранним утром разносчиком. Откупорив ее, я с жадностью припал к горлышку. Более-менее утолив жажду, я подошел к столу и, сев к нему спиной на табурет, опустил голову, зажав ее с обеих сторон ладонями. Бабушка, видя мое состояние, сжалилась, намочила полотенце, свернула его и, подойдя, положила на темечко.
– Тяжело? – спросила она.
– Что случилось? – выдавил я из себя.
– Не помнишь? Совсем ничего не помнишь?
– А что я должен помнить? Я вчера пришел домой, посидел у компьютера и лег спать.
– Все правильно. Но только не вчера, а позавчера. Вчера вы с этим раздолбаем Максимилианом сильно напились, паразиты, и своровали автолет, а потом разбили его. Ай-яй-яй, как же платить-то будем? Дорогой ведь, говорят. «Порш» какой-то.
– Я? – пришлось приподнять голову и посмотреть прямо в лицо бабушке. Уж не сбрендила ли старуха? – Да ты че, бабуля, я и водить-то машины не умею.
– Ты-то, внучек, не умеешь, а вот твой дружок, проказник Макс, оказывается, способен и не на такое.
Головная боль постепенно отходила и я силился понять, что же мне пытается втолковать бабушка.
– Можешь и не вспоминать, – бабуля махнула рукой, отошла к плите и продолжила печь лепешки. – Ночью вас поймала полиция и вам обоим стерли память вчерашнего дня. Спасибо святому Франциску, что хоть не посадили в тюрьму для малолетних. Боже мой… Боже мой…
Я не раз слышал о подобном наказании, применяемом полицией, но верить в то, что это произошло со мной, совершенно не хотелось.
– А где Макс? – спросил я.
– Где, где. Наверное, дома. Его родителей, также как и меня, подняли ночью с постели и привезли в участок, аж в сам «Деловой центр». Далече вы гулять ходите, неймется вам. Ну скажи мне, что вам у нас в районе-то не гуляется? Не ваше это место – «Деловой центр». Ничего хорошего там нет. А твой Макс, проказник, наверное уже и не дома вовсе. Вам пора уже в школе быть. Давай-ка выпей чашечку молока, поешь такос [24] с грибами и поспеши, иначе опоздаешь. Не хватало еще, чтобы тебя из школы выгнали.
Молока я выпил стакан, а вот лепешки тако с грибами положил в рюкзак, аппетит совершенно отсутствовал. Прихватил также с собой и пол-литровую бутылку с молоком. Быстро одевшись, я почти бегом направился в школу, слава богу, путь до нее, если срезать через пустырь, занимал не более пяти минут. Всю дорогу я обдумывал сказанное бабулей и очень спешил увидеться с Максом. Хотя, наверное, он тоже ничего не помнил.
Подходя к школьному крыльцу, я увидел стоящий неподалеку темно-коричневый автолет марки «Бьюик». Два человека, находившиеся рядом с машиной, показались мне немного странными. Точно не местные, решил я. Один из них – негр, иссиня-черный, слишком полный, облаченный в строгий светло-серый, однако сильно мятый костюм, но с белоснежной рубашкой и галстуком. Он ходил возле машины, осматривая ее, попинывая колеса и наваливаясь на капот, как видно, проверяя амортизаторы. Второй – среднего телосложения, длинноволосый, ну прямо ковбой с дикого запада. На голове широкополая, с загнутыми по бокам краями шляпа, велюровая жилетка с бахромой, надетая на клетчатую котоновую рубашку с длинными рукавами, галстук-шнурок, на ногах сильно потертые синие джинсы и полусапожки из змеиной кожи с острыми оббитыми металлом носками, скошенными каблуками и блестящими пряжками. Не хватало только шпор, но это и понятно: кого он будет ими подгонять? Автолет, что ли? В таком облачении, ковбой и негр в уже нагретые солнцем утренние часы наверняка парились, хотя могли и не торчать на солнце, а сидеть в машине, в такой тачке точно есть кондиционер.
И вот парень, которому бы скакать на лошади по прериям, а не кататься на автолетах, наклонился и о чем-то общался с «цыпленком» Мануэлой Альварес. Та, наклонив голову вбок, внимательно слушала и кивала в ответ своей маленькой черепушкой. Когда же подняла глаза и увидела меня, то моментально вскинула руку, указывая в мою сторону. Парень встрепенулся и тут же быстрым шагом направился ко мне.
– Эй, Санчо, подожди! Мне надо поговорить с тобой! – крикнул он на ходу.
У меня почему-то сразу возникли нехорошие предчувствия, отчего я рванулся в двери школы. Все, что мною двигало, так это желание поскорей добраться до Макса. Почему-то я решил, что именно Корсигас примет меня под свое теплое крылышко, разберется со всеми, защитит от неприятностей. Что бы мы вчера с ним не вытворяли, со всем Макс может разобраться.
Я быстро оставил отпечаток своей ладони на «аппарате присутствия» и, миновав вестибюль, взбежал по лестнице. Буквально влетев в класс, я стал искать глазами среди одноклассников своего спасителя. Его не было. Я резко ухватил за руку длинного Гонсалеса, который всегда лучше всех был осведомлен обо всем, что происходило в классе, да и в школе и, повернув его к себе, выпалил:
– Где Макс?
