своего добилась.
— Мотив: приступ внезапной ярости… — тихо произнесла Мирка. И после паузы испуганно добавила: — Но тогда бы скорее убил…
— Погоди, — прервал я ее. — Не будем спешить. Валерия меня заверила, что Ирка отправил ее прочь примерно через полчаса. О деталях я ее, разумеется, не расспрашивал. Но знаю, что они выпили вместе по рюмке сливовицы. По словам Валерии, у Ирки осталось еще полбутылки. А вот утром… Утром бутылка была пустая. Валерия пыталась меня убедить, что Ирка допил ее сам. Но я в этом сомневаюсь…
— Ну а кто, по-твоему, ему помогал?
— Кто угодно. Потому что дальше у нас дыра на целый час. С половины третьего до половины четвертого все спали. Во всяком случае, так все уверяют. Кроме Рудлы. То, что он не мог уснуть, это понятно… Так вот, около половины третьего он услышал в холле какие-то звуки, шаги, словом, шум. Сначала я предположил, что он слышал Валерию, но та вряд ли сильно шумела бы, ведь совсем рядом был Войта. А в холле все-таки что-то случилось.
— Ярмила?
— С таким же успехом это могли быть Андреа или Саша.
— Если только Валерия сказала правду и действительно вернулась от Ирки до половины третьего.
— Надо будет у нее уточнить. Так или иначе, все равно придется еще раз поговорить с обоими Дубенецкими. Проверить слова Валерии не у кого, а с Войты вообще взятки гладки: спал и ничего не слышал. Точка!.. А ты постарайся все вытянуть из Андреа.
— Почему из Андреа?
— Потому что после ссоры с Рудлой она тоже вряд ли сразу уснула. Может, что-нибудь еще вспомнит.
Сумрак в комнате сгущался. Было уже почти полдевятого. Я допил свою рюмку и добавил:
— А теперь от фактов переходим к загадкам.
— Загадкам?
Я сунул руку в карман пиджака и сказал:
— Загадка номер один. Но для этого понадобится свет. Глаза у тебя, правда, кошачьи, но все равно в темноте читать трудно… — Я подал ей сложенный листок бумаги. — Неотправленное Иркино письмо. Я нашел его после обеда в субботу на его письменном столе. Очень хотел бы знать, что ты на это скажешь.
Мирка взяла письмо, развернула. Потом зажгла стоящий возле кресла торшер и принялась читать. Свет лампы, отражаясь от ее волос, окрасил всю комнату в огненно-рыжий цвет. Она читала медленно, внимательно, потом положила письмо на стол и произнесла:
— Теперь понятно…
— Что понятно? — удивленно воскликнул я. — Ты знаешь, кому он писал?
— Нет, — ответила Мирка. — Теперь понятно, почему ты спрашивал, может ли любовь превратиться в привычку… — В глазах у нее снова заиграли зеленые искорки. — Тогда я еще входила в число подозреваемых?
Я ухмыльнулся.
— Только ради объективности расследования.
— По-твоему, он писал Валерии?
Я пожал плечами.
— Думаю, да, кроме того, ясно, что он еще раздумывал, посылать или не стоит.
— Почему?
Я поднял письмо со стола.
— Потому что догадывался, к чему это приведет. На следующий день она уже побежала бы в суд и подала бы на развод.
— Не знаю, но мне почему-то кажется, что это хорошее письмо. И что писал его Ирка от чистого сердца.
— Ты бы лучше шепнула, кому он хотел его отправить.
— Значит, Саша исключается. Меня ты вроде бы тоже вычеркнул из списка мерзавцев… Остаются Ярмила и Андреа. Впрочем, если, конечно, не существует еще какая-то незнакомка.
— Думаю, что нет… Ярмила утверждала, что у нее никого другого не было, и я ей верю. Иначе отчего бы Ирка пожаловался, что она ведет себя, как хозяйка? Когда я выспрашивал у него, что он собирается делать с двумя девчонками, он засмеялся и ответил, что одну из них придется споить.
— Что ему в конце концов удалось сделать, — констатировала Мирка, и в ее приглушенном голосе прозвучали минорные нотки.
— Теперь возьмем Андреа… Не исключено, что она завела с Иркой флирт. Хотя ты и утверждаешь, что она типичная женщина для одного мужчины.
— Предположим, я ошиблась.
— Тогда вот что получается. Пассаж о дружбе соответствует. Рудла с Иркой друзья… Вернее, были друзьями. Тут все сходится. Но прочти первую фразу письма. «Ты ушла, но остаешься здесь со мной…» А теперь — последнюю фразу, вернее, пометку вместо даты: «Стрж, суббота». Стрж! А Андреа никогда до этого вечера в Стрже не бывала. А вот Валерия — да. В конце мая. С пятницы на субботу… Ясно?
— Нет, — ответила Мирка.
— Нет?
— Не сердись, Гонза, но ты рассуждаешь чисто рационально. А мне Иркино письмо попросту по душе, и я не могу себе представить, что он в нем лгал. Может, это женская сентиментальность, но… Да ты прочти его еще раз!
— Я уже выучил его наизусть, — возразил я, но все же послушался ее совета. Она встала у меня за спиной, глядя мне через плечо, а я начал, не торопясь, вполголоса:
—
Все равно этот «Стрж» меня сбивает с толку. До его последнего дня рождения в Стрже бывали только Валерия, Ярмила и ты. Я положил письмо на стол, а Мирка спросила:
— Ты считаешь, что Иркино письмо имеет такое большое значение?
— Убежден!
— Тогда остается только одно объяснение.
— Какое?
— Ирка писал Валерии и писал искренне, значит, он вовсе не был к ней так безразличен, как вы все считаете. Понятно?
— Ай да Мирка! — сказал я и отвесил ей глубокий поклон. Теперь еще решить загадку перстня с печаткой, его таинственного перемещения с моего пальца на Иркин — и ловушка захлопнется. — Но если Иркино письмо предназначалось Валерии, может, это и в самом деле лишь несчастный случай? Валерия мучается угрызениями совести, считая, что виновна в Иркиной смерти. Она сама мне сказала об этом в понедельник.
— Угрызения совести?
— Да, из-за того, что своим ночным приходом подействовала ему на нервы, и он влил в себя пол- литра сливовицы, захмелев, сел на перила и свалился оттуда. Тогда все загадки решены. С трех до половины четвертого все, кроме Ирки, спали, никто не лгал и никто никого не убивал.
Мирка задумчиво покачала головой.
— Мне непонятна одна вещь.
— Какая?
— Почему он после того, как напился, полез на перила, а не в постель?
