во всем подробно разберемся. Заодно, и с еще одним шрамом.
— Готов сотрудничать со следствием.
— Прекрасно, — обрадовался он, — вот, с завтрашнего дня и начнем. А пока… — он ласково посмотрел на меня, — я распорядился выдать вам бумагу и ручку. Напишете свою биографию во всех подробностях.
— С какого момента?
— Появления на свет… — он опять улыбнулся.
Просто какой-то «Аншлаг» у нас сегодня, а не допрос.
— Шучу, Игорь Александрович. Периоды нахождения в родильном доме и грудного кормления мы опустим.
— Спасибо, — с чувством молвил я.
— Мы же не изверги, итак, с первого школьного дня и до момента задержания включительно. А сейчас я не шучу.
Глава 19
Жена на три дня укатила навестить внуков, а потому первый вечер свободы генерал твердо решил посвятить разврату. Каждый понимает это по-своему: кто-то щекочет нервы в казино, кто-то перед бурной ночью любви томно гуляет в ресторане особь противоположного или своего пола, кто-то, живо сопереживая действующим лицам и исполнителям, смотрит порнушку по телевизору, а кто-то перебирает старые фотографии в альбоме.
Отпустив охрану, вошел в подъезд. Кивнул, вскочившему и вытянувшемуся в струнку, двухметровому «консьержу», вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа. На душе пели птицы. Сейчас он придет домой, отварит картошечки, порежет селедку и посыплет ее лучком. Когда охладится пиво, достанет из холодильника первую бутылку и начнет ужинать. А потом просто посидит на кухне, глядя в темноту за окном и думая мысли. И никто, ни одна живая душа не будет гудеть над ухом, что лук вреден для его печени, а пиво — для почек. Ближе к полуночи он включит телевизор и посмотрит под оставшееся пиво какой-нибудь старый фильм или футбол. И ни в коем случае никаких новостей или политики: обо всем, происходящем в стране и в мире, он узнавал раньше телевизионщиков, а телодвижения политиков давно уже, который десяток лет, не представляли для него загадки.
Генерал вошел в квартиру. Отключил сигнализацию, поставил звякнувший пакет на пол, разулся, снял форменное пальто с фуражкой и повесил на вешалку. Стягивая на ходу китель, вошел в гостиную.
— Здорово, Михалыч, — приветливо поздоровался с хозяином квартиры, расположившийся за овальным столом в центре комнаты.
— Привет, Витальевич, — ответил тот, — как же ты?.. — оторопело посмотрел на датчик сигнализации у двери. Рассмеялся и махнул рукой — Черт, кого спрашиваю, для тебя же это просто семечки. Пиво будешь?
— Пиво тебе завтра самому понадобится.
— Даже так? Ну, тогда чаю попьем.
— С удовольствием.
— Погоди минутку, я только переоденусь.
Достал было из ящика стола диктофон, но махнул рукой и положил на прежнее место. Вообще-то, его квартира была оборудована устаревшей, но достаточно надежной, постоянно работающей системой видеонаблюдения, но именно в этот вечер она не работала, и вывел ее из строя сам хозяин. В обед ему вдруг вздумалось повесить картину в прихожей. Генерал взял дрель и со снайперской точностью воткнул сверло прямо в кабель. А еще время от времени включалась стационарная прослушка, расписание работы которой хозяин не знал.
— Проходи, располагайся. Голодный?
— Нет.
— Тогда я, с твоего разрешения, — и разом заглотнул половину бутерброда.
Допив чай, оба закурили.
— А я ведь испугался, — хозяин квартиры долил себе чаю. — Будешь еще?
— Достаточно.
— Как знаешь. Испугался, говорю. Прихожу домой, а у меня в квартире Сова. Сидит и перышки чистит.
— Испугался, — гость хмыкнул, — а за пистолетиком не полез.
— Нашел, что ли?
— А то.
Собеседники были знакомы давно, почти тридцать лет. В первый раз судьба столкнула их на двухмесячных курсах, куда руководство управления так любило и до сих пор любит посылать своих офицеров. Вместе изучали что-то жизненно необходимое, то ли тропическую медицину, то ли вязание на спицах, а, может быть, поэзию эпохи Тан. Не суть важно, главное, что познакомились и прониклись некоторой взаимной симпатией. Потом пересекались на разного рода совещаниях и даже разок отдыхали вместе в санатории. Дружбы между нами не получилось (в конторе принято дружить исключительно по месту работы), но за бутылкой разок-другой посидели.
— Значит, убивать меня не будешь, — генерал хмыкнул, — тогда что, кошмарить?
— Что-то ты, Михалыч, развеселился.
— Это тебе так кажется. На самом деле я в полном расстройстве чувств. Прикинь, собирался человек спокойно посидеть за пивом, чтобы никто ему не дудел на ухо о том, что почки сейчас отвалятся… Кстати, как у тебя со здоровьем?
— Не жалуюсь.
— Даже завидно, — помотал головой и усмехнулся, — никакого уважения к чину, к заместителю начальника Главка могли бы кого и пострашнее прислать. Например, Большакова. Ты знаешь, я недавно специально справлялся в кадрах. Оказывается, действительно был такой на самом деле.
— А ты не верил.
— Признаться, нет. Уж больно много о нем легенд и сказок. Он, кстати, еще жив?
— Жив и поздоровее обоих присутствующих. Хочешь встретиться? Только скажи.
— Нет, уж, уволь, его, говорят, даже людоеды боялись.
— Точно, — подтвердил Сова, — до поноса.
— Опасались, что он их слопает?
— Что заставит жрать живьем друг друга.
ТОТ САМЫЙ Большаков, не поверите, позывной Ромашка, действительно, пользовался мрачноватой известностью и не без основания считался человеком опасным. Настолько, что когда в конце семидесятых президент одной африканской страны решил вдруг изменить политическую ориентацию, повернуться толстой черной задницей к Советскому Союзу, а круглой щекастой мордашкой — к демократическим ценностям, никаких острых акций со стороны родины победившего социализма не последовало. Отцу нации и верховному главнокомандующему просто намекнули, что к нему в гости вдруг засобирался человек, который в свое время привел его к власти. И все вернулось на круги своя. Из страны тут же выдворили американского посла и разогнали европейский культурный центр, зато открыли еще один университет марксизма-ленинизма. А сам президент продолжил твердо придерживался единственного истинно верного курса и только в начале девяностых, когда не стало СССР, а Россия с головой нырнула в светлые воды демократии, наконец, осмелился робко спросить: таки уже можно перестать строить социализм или как?
— Ладно, обойдемся без Большакова. Зачем пришел?
— Поговорить. Скажи-ка, четыре недели назад вам передали бывшего полковника Зяблицына?
— Как ты сказал, Зяблицына? Что-то не припоминаю.
— Все ты прекрасно помнишь, Михалыч. К этому уроду еще диск прилагался с записью допроса. Речь
