Соединенных Штатах Америки. Антона, естественно, взяли за жабры и завели дело. Правда, в последнее время следствие несколько забуксовало, потому, что…
— Новейшая, бл…дь, разработка, — заключение под стражу несколько разнообразило лексикон молодого ученого, — да, она же старая, как дерьмо мамонта!
— Иди ты!
— Я серьезно, Игорь, да, и потом, этот е…ный блок ни хера не наш.
— А чей?
— Штатовский, а наши его лет двадцать назад просто сп…ли. Я так следаку и сказал.
— А он?
— Не верю, говорит, а, если даже и так, все равно ты — враг.
— Это еще почему?
— Не догоняешь, что ли? Теперь все знают, какая у нас херня вместо блока.
— Что теперь?
— Не знаю. Адвокат сказал, что мой шеф поднял связи, так что скоро отпустят под подписку.
— Здорово!
— Если честно, я бы еще здесь посидел.
— Ты это серьезно?
— Понимаешь, здесь я, по крайней мере, могу спокойно работать, а не заниматься всякой ерундой. Я, чтоб ты знал, два года только и делаю, что пишу диссертации. Директору института, его заму, заведующему сектором. Тьфу! — собрался было плюнуть, но не стал. Виктор в свое время популярно объяснил ему, что в хате живут люди, а потому, гадить в ней — западло.
В отличие от нас с Антоном, наш сокамерник был человеком опытным и находился под следствием во второй раз, правда, по одному и тому же делу. Весной этого года его освободили прямо в зале суда в связи с полным отсутствием состава преступления и каких-либо внятных доказательств со стороны обвинения. Освободили, а в октябре опять арестовали.
Виктора обвиняли в покушении на убийство одного из представителей российской элиты, горячо любимого всеми россиянами олигарха, гиганта мысли и видного демократа в одном лице. Я даже читал об этом в газете. Зуб даю, клиент лично заказал покушение на самого себя, а разработкой занимались шибко умные мальчики из отдела по связям с общественностью его фирмы. Сценарий, честно скажу, потряс. Получилось что-то среднее между одним из «Ремб» и «Крепким орешком». Сначала на трассе, по которой ехал его кортеж, взорвали, стоящий у обочины автомобиль, затем неизвестные в масках и камуфляже зверски расстреляли воздух вокруг охраны, после чего красиво уехали с поля битвы на снегоходах.
Нашего сокамерника арестовали на третий день после этого непотребства и предъявили обвинение в разработке и непосредственном участии.
— Почему, спрашиваю, я? А те в ответ, а кто же еще? — Виктор отслужил двадцать семь лет в ВДВ, из них, пять — в должности командира отдельной роты разведки воздушно-десантной дивизии.
— Действительно, кто же кроме тебя.
— Во-во, представьте, говорят, ваше алиби. Запросто, отвечаю, если бы я вдруг вздумал грохнуть этого вашего, — он в трех словах, очень по-русски, пояснил, кого именно. — То взял бы и грохнул, а не занимался всякой, — и сказал, чем не занимался бы.
— А, они?
— Не скромничайте, говорят, действовали, говорят, профессионалы, а вы — как раз он и есть. Я им пытаюсь объяснить, что оформить этого перца — плевая задача для солдата второго года службы, а они…
— Что?
— Назовите, говорят, сообщников, вам зачтется.
— А ты?
— Послал их — и сказал, куда… На суде вся эта байда, ясное дело, рассыпалась, как армия при Горбачеве. Освободили, а через полгода опять замели. Открылись, видите ли, новые обстоятельства. Сижу теперь здесь и трясусь.
— Не понял.
— А хрен ли тут понимать? Если признают виновным, не отмоюсь. Свои же потом засмеют. А я, между прочим, Афган прошел, Анголу, обе Чечни и еще кое-что. Ур-р-роды! — с чувством произнес он, и мы пошли поднимать гантели.
В такой милой компании время потекло быстрее. Антон целыми днями что-то читал, делал записи, зачеркивал и опять писал. Мы с Виктором усиленно тренировались, готовясь к предстоящей внутрикамерной спартакиаде. По вечерам все трое, собираясь за общим столом, гоняли чаи, смотрели телевизор или просто беседовали «за жизнь». Четвертый сокамерник целыми днями валялся на койке, извините, шконке, укрывшись одеялом с головой.
Его подселили к нам через пять дней после меня. Пузатый мужик в костюме олимпийской сборной России вошел в камеру, немного постоял у входа, потом прошел и брезгливо присел к столу. Мы переглянулись. Это ухоженное личико промелькнуло перед нами пару часов назад в утренней программе новостей.
Молодой, можно сказать, юный, по армейским меркам, генерал строительных войск. Был взят за мягкие части тела по обвинению в склерозе (выбивал себе, любимому в родном управлении квартиру, тут же ее продавал и забывал об этом. И так целых восемь раз) и превышении служебных полномочий. Потребовал у подчиненного сто пятьдесят тысяч за продвижение по службе. Тот пересчитал заначку и понял, что такую уйму деньжищ ему не поднять, а потому поскакал в органы. Генерала побрали прямо в момент получения конверта с мечеными банкнотами.
— Добрый вечер — наш старший, Виктор, подошел к страдальцу и протянул руку — Давай что ли знакомиться.
— Заткнись! — нервно бросил тот, — Не хватало еще…
Вернувшись с допроса, генерал устроил охране сцену у фонтана. Настаивал на немедленном переселении из «этого бомжатника» в более приличное место, скандалил, орал, чтобы ему принесли, наконец, хьюмидор и телефон прямой связи с министерством обороны. На следующее утро он-таки получил по пузу от Виктора за хамский отказ поучаствовать в уборке.
— Да пошел ты на… — и тут же согнулся, а когда продышался, взялся за веник. Рука у Витюши была тяжелая.
Со второго допроса генерал вернулся весь в соплях. Рухнул на шконку и заорал: «А-а-а-а!». Голосил часа два, пока снова не заработал, на сей раз персонально от меня, в репу, после чего плакал беззвучно, изредка чуть слышно повизгивая. В камере, знаете ли, не принято вмешиваться в личную жизнь друг друга. Можно петь, плясать, рыдать и наслаждаться, заниматься любовью с самим собой или еще с кем-нибудь, сводить счеты с жизнью, короче, творить все что угодно, но тихо, не мешая соседям.
Меня тоже вызвали на допрос. Просто зашли, скомандовали: «Руки за спину! Пошел!» и повели.
— Добрый день, — хрипло проговорил помятый после вчерашнего, лысый, морщинистый мужик раннего пенсионного возраста. Достал из портфеля бутылку с водой и принялся жадно пить из горлышка.
— Добрый день, гражданин следователь, — вежливо ответил я, потирая свободные от оков руки. В кабинете было прохладно.
Глава 22
Волков поднял глаза от бумаг.
— Ну?
— Как любил говорить последний президент СССР, наметились подвижки.
— А подробнее?
— Ребят перевели из одиночек в общие камеры. Устроились нормально, получают передачи, делают
