зарядку, читают книжки, короче, все путем.
— Не обижают?
— Таких обидишь.
— Что еще?
— Обоим назначили новых следователей, и все началось сначала.
— Представляю, как их все это достало.
— Что делать, приходится терпеть, — Котов полез за сигаретами.
— Саня, будь человеком не кури, а то уже дышать нечем.
— Какие мы нежные, — буркнул тот. — Есть новости из Латвии.
— Какие?
— Интересные, — Саня хмыкнул. — Повидло час назад вышел на связь. У клиентов, говорит, проблемы.
— Поподробнее.
— По старой схеме деньги из латвийских банков уходили в Австрию. С прошлой недели тамошние Остеррайхше Фольксбанкен и Банк фюр, погоди, — Котов заглянул в блокнот: — Точно, фюр Арбайт унд Виршафт отказались от сотрудничества.
— Почему?
— Плохо, дескать, отмыты.
— О как. Надеюсь, мы к этому…
— Никаким боком. Просто, эти красавцы сильно экономили на стиральном порошке.
— Что ты имеешь в виду?
— Почаще схемы менять надо, вот что имею, а не то самих поимеют.
— Понятно. Продолжай держать руку на пульсе.
— Есть, — Котов поднес лапу к уху. — Как раз по этому поводу возникла одна интересная мыслишка…
— Излагай.
Наступила середина декабря, время начала предновогодних праздников, плавно перетекающих в новогодние. Целый месяц (пятнадцать последних дней декабря и столько же — в начале января) дорогие россияне будут трогательно прощаться с уходящим годом, от всей души желая ему сгинуть и больше не появляться, а затем, с наивной надеждой на лучшее, приветствовать год пришедший. Столько же времени в ударном режиме будут трудиться печень и почки, осваивая горы оливье и океаны хорошей русской водки и много чего еще, не менее вкусного. Душа переполняется гордостью за отчизну. Если бы какой другой народ вдруг попробовал так плотно и надолго подсесть на стакан, его бы просто не стало. Воистину, что русскому хорошо (иногда — очень хорошо), то всем другим — погибель.
Гражданин следователь навестил меня еще пару раз, потом куда-то запропастился. Мэтр Тищенко, наоборот, всплыл из небытия, посвежевший, по-прежнему, жизнерадостный и с повязкой на лице. Приехал, утешил, можно сказать подарил надежду. Да и еще пообещал елочку к празднику.
Антону с Виктором продлили сроки нахождения под стражей, на что оба отреагировали очень по- разному. Антон с радостной улыбкой еще глубже ушел в работу, поедая при этом шоколад в промышленных объемах. Как сам признался, для стимулирования ума. Виктор, услышав нерадостную новость, почти час разговаривал матом, а потом сделал мне больно на спарринге по рукопашному бою.
С генералом дела обстояли крайне неважно. В тюрьме, говорят, человек сначала умирает морально, а потом уже физически. Так вот, наш бравый воин сломался полностью и окончательно. Некогда ухоженное личико заросло дурным волосом и превратилось просто в харю. Пузо опало, плечи поникли, зато выгнулась колесом спина. В считанные дни он покрылся грязью и окончательно растерял былую вальяжность. Разговаривал исключительно междометиями, постоянно плакал, проводил дни и ночи на шконке, спрятавшись с головой под одеялом. И потом, он, сволочь такая, совершенно не мылся, а потому от него очень скоро стало пованивать! Поэтому Виктору пришлось подключить административный ресурс в виде пинков и затрещин.
Я перечитал всего Диккенса и принялся за О. Генри. Потерял еще несколько, совершенно мне не нужных, килограммов веса. По общему признанию, заметно улучшил показатели в области мордобоя, но все равно пока проигрывал не самому большому мастеру Вите в одну калитку.
Накануне нового года генерала отпустили под подписку. На радостях ему сделалось плохо, едва откачали.
Новый год встретили просто замечательно: с утра как следует прибрались и нарядили целых три крошечных елочки. Потом была новогодняя спартакиада. Я участвовал во всех видах программы и добился выдающихся успехов: третьего места по шахматам (из троих участников) и второго по рукопашному бою (нас было аж двое).
В половине одиннадцатого мы собрались за праздничным столом.
— Хорошо сидим, — признал Антон, когда разлили по первой.
— Не то слово. — Согласился Витя, прикончив залпом пол кружки лимонада. — Так бы и на воле — стол, не то чтобы ломился от деликатесов, но приятно радовал глаз: колбаска, сыр, ветчина, рыбка, печенье, конфеты и аж две литровые бутылки лимонада «Дюшес».
— За волю! — я бросился наливать по второй.
— Не части! — строго сказал наш старшой, отнимая у меня бутылку. — Закусывай.
За пять минут до начала речи президента, Виктор встал и сказал несколько слов и, честное слово, они легли ближе к сердцу, чем дежурные слова первого лица государства. Да и потом, тот-то был на воле, а наш, внутрикамерный избранник и гарант, с нами.
— И чтобы все оставались людьми, — под бурные аплодисменты присутствующих, закончил он.
— Присоединяюсь! — заявил Антон.
— Ура! — заорал я, а за мной и все остальные. Лимонад ударил в голову не хуже шампанского, стало весело. — С новым годом, с новым счастьем! — как будто, нам всем было мало старого.
Рождество, старый Новый год, песни и пляски народов мира, до боли знакомые и слегка надоевшие личики на телеэкране… Мало-помалу празднование превратилось в тяжкий труд, мы с Витей даже слегка заскучали. Захотелось перемен и общения, пусть даже, в форме допроса. Антону скучать было некогда, он по-прежнему был весь в делах и только время от времени возвращался в реальность, чтобы поесть, попить или в очередной раз сообщить нам, что он последняя бездарь или, наоборот, просто гений.
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое меня разбудили.
— А? — башка совершенно не соображала, накануне мы с Витей, зацепившись языками, проболтали часов до двух.
— Проснулись? — театральным шепотом спросил Антон. — Я, кажется, понял.
— Что ты понял, изверг? — старшой провел ладонями по лицу и зевнул.
— Насчет блока.
— Какого еще блока?
— Ну, из-за которого я здесь. Я теперь знаю, каким он должен быть.
— Во-первых, ты здесь не из-за блока, а по собственной дурости, — Витя встал и направился к холодильнику. — А, во-вторых, какого черта ты нас разбудил?
— А кого еще? — недоуменно ответил тот. — Я, между прочим, сделал открытие.
— Слушай сюда, ботаник, — Витя достал из холодильника бутылку с остатками лимонада, подошел к столу и разлил по кружкам. — Если. Еще. Один. Раз. Такое. Повторится. Мамой клянусь, заложу кому надо, в тот же день будешь на воле.
— Как же так? — Антон сделал вид, что до смерти напуган. — Нельзя мне туда, дяденька, у меня еще месяца на два работы.
— Тогда, за науку, — мы чокнулись, допили холодный, выдохшийся лимонад и отошли ко сну. Мы, это я и Витя. Наш юный гений до утра шлялся по камере, задевая предметы.
