Спрашивайте.
— Если не ошибаюсь, вы присоединились к сопротивлению в пятнадцать лет.
— Верно, в пятнадцать, но уже тогда я был крупным, — он возвышался надо мной как крейсер над байдаркой. — Все равно не хотели брать, уж как я ныл.
— Вы сразу попали в боевое подразделение?
— Нет, конечно, кто же доверит серьезную работу сопляку. В «пятерку» меня приняли через полгода.
— То есть, вам по-прежнему было пятнадцать.
— На войне быстро взрослеют, — он допил бокал и с сожалением отставил в сторону.
— Официант! — заголосил я.
— Отличный коньяк, благодарю вас — он посмотрел в сторону сигарет, я кивнул.
— Вы сказали, Стен, что на войне быстро взрослеют. Какая это была война?
— Странная, — его рука замерла на полпути. — Мы совсем не знали, как нам сражаться, много болтали и верили всем подряд, — отставил бокал и закурил. — Многие из нас поэтому так и остались молодыми.
— Чем конкретно занималась ваша «пятерка»?
— Воровали у немцев оружие, прятали его, потом оно уходило к тем, кто сражался.
— Прятали?
— Ну, да.
— Где же?
— Где угодно: в скалах, в заброшенных домах, на фермах. Даже на кладбище прятали.
— На кладбище? Интересно.
— Не то слово, — он опять потянулся к бокалу. — До сорок первого не прятали, а в тот год у нас появились «Четыре орла».
— Как вы сказали, «Четыре орла»? — я едва не поперхнулся коньяком. — Похоже на приключенческий роман.
— Так и было, — откинувшись на стуле, мой собеседник послал улыбку в прошлое. — Понимаете, мои отец с матерью были тихими и мирными людьми, а брат матери, Нильс Греннинг, был военным. В первую мировую сражался на стороне союзников против немцев.
— Даже так?
— Он был военным летчиком и одержал семнадцать воздушных побед. По тем временам — очень серьезная цифра.
— По нынешним тоже.
— Когда вернулся с войны, остался в армии и дослужился аж до полковника.
— Серьезно.
— Если учесть то, что всеми вооруженными силами у нас командует генерал-лейтенант, еще как серьезно. Так, вот, когда пришли немцы, он тоже хотел сражаться, но в то время он уже умирал. За месяц до того, как покинуть этот мир, он позвал меня и рассказал, как все же будет сражаться, даже после смерти.
— Это как?
— Дядя знал, что его похоронят на Гарнизонном кладбище. Он заранее выбрал тихое место среди деревьев.
— Чтобы не просматривалось?
— Понимаете, — одобрительно молвил он и сделал еще глоток. — Он заказал высокое бетонное надгробие и чугунную могильную плиту с орлами по бокам. Вот, и получились «Четыре орла»?
— Так, в чем же тайна?
— Могильная плита отодвигалась, достаточно было немного приподнять ее и сдвинуть вправо. Получался отличный тайник. Там мы хранили оружие, взрывчатку. Однажды там провел два дня Петер Шенеманн.
— Не задохнулся?
— Мертвым, молодой человек, воздух ни к чему. Петер оказался агентом гестапо. Мы раскрыли его и разобрались по-свойски.
— И этот тайник работал всю войну?
— Я думаю, он до сих пор в рабочем состоянии. У нас в стране хорошие мастера.
— Фантастика!
— Десять лет назад я для интереса попробовал сдвинуть плиту.
— И как?
— Сдвинулась. Боюсь, сейчас мне это уже не под силу.
— Не соглашусь, думаю, справитесь без проблем. Еще коньяку?
— Не откажусь, но это будет последний бокал. А потому, — он усмехнулся, — пусть он будет побольше и полон до краев.
— Мне кажется, вы несколько кокетничаете, говоря о собственной старости.
— Имеете в виду это, — он показал на пустой бокал.
— Ну, вообще-то…
— Я еще недостаточно выпил, чтобы бахвалиться, но в молодости я был достаточно крепким парнем, — верилось сразу. — По крайней мере, кроме меня мало кому удавалось в одиночку сдвинуть плиту с орлами.
— А, как насчет?.. — я показал глазами на бокал.
— Никогда не был пьяницей, но выпить под настроение мог. По крайней мере, у себя в десантной дивизии считался кем-то вроде чемпиона. В июне сорок пятого мы заспорили с янки, кто кого перепьет.
— И как?
— А… — он презрительно усмехнулся. — Эти американцы просто трепачи. Англичане по сравнению с ними настоящие герои, — потянулся к бокалу и сгреб его. — Однажды мне довелось пить спирт с русскими.
— На войне?
— В пятидесятых. Сюда приходил их крейсер, вот, мы и засели в кают-компании с офицерами. Начали с шампанского, закончили корабельным спиртом. Дошел потом домой на своих ногах и до сих пор этим горжусь.
— Спирт… — я сделал удивленное лицо, как будто, сам ни разу и ни грамма. — Но это же страшно крепко.
— Ерунда, русские разливали его по половине стакана, и пили залпом, не разбавляя.
— И вы тоже?
— Конечно. Они все удивлялись, что иностранец пьет наравне с ними и не падает под стол. А, можно я тоже спрошу вас?
— Конечно, я весь внимание.
— Откуда вдруг такой интерес к истории нашего сопротивления?
— Вас это удивляет?
— Когда я вернулся домой в конце сорок шестого, о нашей борьбе в годы оккупации уже все забыли.
— Вы серьезно?
— Абсолютно. Назначили для проформы несколько человек героями и напрочь похоронили память обо всех нас. Потом, лет через двадцать, нам вручили какие-то медали и опять все забыли.
— К чему вы это?
— Скажите, вы никогда не служили в разведке?
— Почему вы так думаете?
— Умеете задавать вопросы и избегаете ответов.
— Вас не обманешь, много лет назад я проходил срочную службу в военной полиции.
— Отсюда и привычка.
— Мне заказал книгу о сопротивлении человек, семья которого почти полностью была уничтожена во
