— Мирись, мирись, — стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.
Опять зааплодировали… Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен. Их окружили, поздравляли с примирением… Сделали вокруг них хоровод, пошли, взявшись за руки, и запели:
Опять засмеялись, опять зааплодировали себе. Все были счастливы.
— Черт его знает!.. — воскликнул растроганный Брюхатый. — Жить да радоваться!.. Нет, мы начинаем себе сложности находить.
— Именно: можно же красиво жить! — подхватил Курносый.
— Да… со вкусом! Ведь один раз живем-то! — тоже с чувством сказал Лысый. — Вы вдумайтесь: один раз! И все, и больше нас ни-ког-да не будет.
— Поехали во Владивосток! — опять призвал Простой человек. Но на всех слетела какая-то тихая, задумчивая минута, всем как-то было не до Владивостока.
— Иной раз думаешь: люди, в чем дело? — продолжал глубоко и даже с грустинкой Брюхатый. — В чем дело, люди?
— Дело в том, что — уважения побольше друг к другу, — подхватил его мысль Лысый. — Уважения!
— Я бы сказал — и любви, — сказал Чернявый. Он даже встал. — Любовь — это… Все можно достать! — воскликнул он. — Все! А любовь не достанешь, если ее вот тут вот нету.
— Это ты, брат, верно, — похвалил Брюхатый. — Это ты — в десятку.
— Суетимся, суетимся много, — вздохнул Лысый. — Сказано же: «Не суетитесь». Нет, мы суетимся…
— Не потопаешь — не полопаешь, — вставил и свое раздумчивое слово Простой человек. — Попробуй не посуетись.
— Заговорила матушка-деревня! — горестно и насмешливо сказал Брюхатый. — А ведь на полатях-то не суетились! — вдруг решил поймать он Простого человека на слове.
— Почему это на полатях не суетились? — не понял Простой человек. — И на полатях суетились, и на печке, и в банях… А чего ты ко мне с полатями-то привязался? Если хочешь, то я на покосе родился. Но полати я любил, потому что там можно сверху наблюдать.
— И чего ты оттуда наблюдал, интересно?
— Все… Жизнь. Мы там сказки рассказывали друг дружке… Нас одиннадцать человек росло.
— А нас — двое, — вспомнила и Соня, — но я была младшая. Это хуже всего — младшей сестрой быть: все платья, все туфли, все юбки я за Зинкой донашивала. А счас — все наоборот! — она сама рассмеялась такому нелепому обороту в жизни. — Я ей говорю: а помнишь, Зин, как я за тобой все донашивала? Она говорит: не говори. А вот нечего, говорю!.. Заладила тогда: учиться, учиться! Дырки всем на боку провертела со своей учебой! Выучилась?.. Ну, давай теперь, гордись передо мной: ты же ученая! А я вот — неученая. Я — продавщица, нормальная продавщица!.. А давай, говорю, пройдем с тобой — для кспиримента — по улице: я надену все свое на себя, а ты свое на себя: Давай, говорю, пройдем? Не хочет.
Все засмеялись.
— Нет, мы едем во Владивосток или не едем?! — на исходе всякого терпения закричал Простой человек. — Во-от споминать пустились… Чего мы сидим-то?
— Это мы — перед дальней дорогой, — молвил Курносый, улыбаясь.
— Хватит вам со своим Владивостоком! — сказала Вера Сергеевна, тоже по-доброму улыбаясь. — Давайте… сядем все за столом, как нормальные люди… Представляете, — обратилась она к Соне, — выдумали какую-то странную игру: то в жаркие страны летают в качестве журавлей, то ездят куда-то…
Соня махнула рукой.
— Делать нечего!
— Энергия! — воскликнул Чернявый. — Не зря же про нас говорят: энергичные люди.
— Ну-ка, энергичные люди, — стала распоряжаться Вера Сергеевна, — приложите свою энергию к делу: раздвиньте пока стол. Соня, а мы пойдем на кухню — вы мне поможете салат сготовить…
И пошло тут веселое, хорошее оживление, когда вроде и делом занимаются, а вроде и дела никакого нет. Мужчины умело раздвинули стол, закурили… Аристарх включил дорогой магнитофон «Сони».
— У тебя «Сони»? — спросил Брюхатый со знанием дела.
— Да.
— Прекрасная вещь. У меня тоже… Шестьсот рублей.
Курносый чему-то вдруг весело рассмеялся… Да так искренне, так неудержимо долго смеялся, что все стали смотреть на него с тревогой.
— Ты чего? — спросил Брюхатый.
Курносый хохотал и показывал пальцем на Чернявого, хотел что-то сказать и не мог сказать от смеха.
— Чеканулся, что ли? — спросил Чернявый вполне тревожно.
— Со…ня, — продохнул наконец от смеха Курносый. — У вас «Сони», а у этого — Соня…
— Смех смехом, — серьезно заговорил Чернявый, — но если кто из вас трепанет где-нибудь, что она моя любовница… Слушайте, я серьезно говорю! Не вздумайте пошутить где-нибудь! А то… их же выручил, понимаешь… Мне тогда — загодя с седьмого этажа прыгать.
— С седьмого — это высоко, — согласился Лысый. — Но со второго я прыгал. Причем не муж даже, не муж — брат застукал… Не понимаю, чего она так перепугалась! Глаза вот такие: убьет, говорит! Я маханул… Хорошо, на цветочную клумбу угодил.
— А я раз… — хотел было тоже вспомнить Брюхатый, но вошли Вера Сергеевна и Соня. Внесли всякие закуски.
— Пожалуйста, к столу! — пригласила Вера Сергеевна.
И стали садиться к столу. На душе у всех было мирно и хорошо.
— Уверяю вас: можно же прекрасно жить! — еще раз сказал Брюхатый с чувством тихой благодарности к жизни. — Мирно, спокойно…
— Главное, не суетиться перед клиентом, — согласился с ним Лысый. — Скажите, чего нет? — спросил он, приглашая всех тоже, как Брюхатый, к тихому восторгу перед жизнью, но был конкретней: он показывал на богатый стол. — Чего не хватает?
— Так-то бы жил! — сказал Простой человек. — Таксисты только хамят: не хотят везти, и все! Каждый день у меня с имя стычка.
— Хамства много, это верно, — согласился Курносый. — Но я заранее трояк показываю. Ты сразу трояк показывай, и все, и повезет.
— Хорошо, если он есть. А если его нету?
— Тогда — кулак, — сострил Брюхатый. — И скажи: «Я на покосе родился!» — сразу повезет.
Засмеялись.
— Повезет он… — проворчал Простой человек.
За разговорами сели к столу.
— Ой, я забыла эту… открывалку-то… — вспомнила Вера Сергеевна. — Сонечка, не в службу а в дружбу: у меня в ящике лежит… в «Рамоне» в левом ящике, в нижнем… такая — с ручкой, как у…
— Найду, — сказала Соня. И пошла за открывалкой.
Пока она ходила, тут опять наладились было на мирный, хороший разговор.
