Еще вечером официант Здравичко спешно направился к Лойзику Яношеку, а тот сбегал на Пустевну. На заре партизаны устроили засаду вдоль шоссе и приветствовали венгров такой стрельбой, что те повскакали на свои велосипеды и скрылись. На горном гребне продолжали властвовать поповцы. Русские самолеты сбросили им на пустевнинские луга оружие и продовольствие.
Отступавшие части немецких вооруженных сил шли через Моравию. Бескиды пользовались славой опасного партизанского края, и поэтому на ночь немцы основательно застраховывали себя от их нападений. Осветительными ракетами они ежеминутно озаряли территорию от шоссе до леса и все ночи напролет не прекращали стрельбы. Обстреливали и сжигали все деревянные строения вблизи леса, а ранним утром мчались дальше, довольные, что спокойно провели ночь.
После полудня на сеновале у комаровицкого мельника лежали Станин, Павлик Кожарж, Писклак, Фима и Иван-Поп. Приказ последовал такой: взять в плен и привести венгерского генерала, который, отступая со своей частью с восточного фронта, расквартировался в Келчи. Пока что партизаны добрались до Комаровиц и ждали наступления темноты.
Крупные капли дождя мерно стучали по крыше, и у парней смыкались веки. Вдруг вошла дочь мельника, которую ребята меж собой называли мамашей, потому что была она очень пышная и ласково обходилась с ними. Она принесла плетенку вареных яиц.
Когда стало смеркаться, пришел в штатском платье жандарм Ладя из города Келче. Сообщил, где остановился генерал и что начальника жандармского поста, верно служившего немцам, этой ночью не будет.
Дождь лил не, переставая. Темень была — хоть глаз выколи. Чтобы не потерять друг друга ребята держались за руки. Ладя вел их окраиной городка. Вдоль заборов пробрались они к калитке и через нее вошли в сад.
На дорожке наткнулись на автомобиль генерала. В нем прятались от дождя двое караульных — венгров. Ребята посветили им в лицо фонариком, но венгры никак на это не прореагировали — посчитали, наверное, что с ними кто-то шутит.
— Павлик, прикажи им сдаться, — скомандовал Станин.
Павлик Кожарж получил задание выучить несколько ходовых венгерских слов, но он, хоть убей, не мог вспомнить в эту минуту ни одного. И поэтому вытащил венгров из машины и помахал у них перед носом пистолетом. Те сдались и повели ребят к дому.
Сквозь щели ворот гаража пробивался свет. Писклак стремительно распахнул их, и Фима вскочил в гараж с автоматом наготове. Но в такой предосторожности не было нужды. В гараже стояла еще одна легковая машина и находились двое парней в спецовках. Они быстро поняли, в чем дело, и, улыбаясь, пошли ребятам навстречу.
— Они, наверное, думают, что война кончилась, — проговорил пораженный Писклак и опустил дуло автомата.
Парни в спецовках принесли гранаты и семь автоматов. На заднем сиденье автомобиля лежало почти новое кожаное пальто.
— Кожаночка что надо, — заметил Ладя. Шоферы отдали пальто Ладе. Тот сразу же надел его. Оно было ему до самых пят, но это его не смутило — придет, мол, еще мода и на длинные!
Венгры указали им на чемодан в багажнике. Станин попытался открыть его, но замки на чемодане стояли основательные, а взламывать их не было времени.
— Где генерал? — спросили они у венгров.
Те не понимали ни по-немецки, ни по-русски. Один принес башмаки с пряжкой. Наконец до венгров дошло, чего от них хотят. Но никто не решался отвести партизан к генералу. Жестами они давали понять, чтобы партизаны оставили генерала в покое, а лучше садились бы в машину, и они отвезут их, куда они только захотят. В конце концов Писклак с Фимой остались в гараже с венграми, Павлик Кожарж с Ладей караулили снаружи, а Станин с Иваном-Попом прокрались внутрь виллы.
В коридоре горел свет. Они услышали шум спускаемой в уборной воды, и из двери на противоположном стороне холла вышел пожилой мужчина в пижаме. Увидев их, он бросился бежать. Станин и Иван-Поп кинулись за ним, но мужчина был уже у полуоткрытой двери комнаты. Вбежал в нее и, прежде чем Станин успел всунуть ногу между стеной и дверью, захлопнул ее и запер на ключ.
Иван-Поп швырнул под дверь гранату, но это не помогло — дверь была массивной, и взрыв почти не повредил ее. Генерал теперь кричал что было мочи в окно, звал кого-то на помощь. Ему откликались какие-то голоса из сада, и поэтому Станин и Иван-Поп вынуждены были отступить.
Они пробежали через сад. Калитку искать не стали — перелезли через проволочную изгородь. Но им пришлось вернуться: из-за генеральского кожаного пальто остался висеть на изгороди Ладя — оружие, которое он унес из гаража, перевешивало его вниз, и он был совершенно беспомощен.
Ребята собрались, как и договорились, на жандармском посту. Им удалось пронести гранаты и автоматы. Ладя облачился в жандармскую униформу и направился к вилле. Партизаны тем временем заперлись в одной из комнат жандармского поста и ждали.
Ладя вернулся и сокрушенно покачал головой.
— Ребята, какого же мы маху дали! Мы должны были этот чемодан из машины прихватить. Представляете себе — он битком набит золотом, которое награбил генерал! Теперь уже поздно — генерал сбежал.
— Что там золото! — рассуждал Станин. — Задание мы не выполнили, и Мурзин не простит нам этого.
Возвращались в лагерь отряда Москаленко в ужасном настроении. Хорошо еще, что взяли неплохие трофеи — новейшие венгерские автоматы и пистолеты «девятки».
Неудачи в тот день буквально преследовали их. Никого из отряда в лагере они не застали. Узнали, что прискакал на коне связной с приказом подтянуться к штабу бригады — приближается фронт.
Над домиком Горнянчина возвышаются липы, буки и грабы. Ветви их спадают на землю. Росли они в тени медленно. Стоят густые и крепкие как камень. Янек Горнянчин сидит на земле, смотрит на сучковатые стволы и говорит себе, что сразу же после войны срубит эти деревья и отремонтирует свой дом — давно уж пора сменить потолочные балки. Потом вспоминает прошлую жизнь, лесорубов…
Но ему не дают тосковать. У него сидят Петр Сибиряк с Павкой Кривым, Матей и Трофим, Буковян. Просят, чтобы он рассказал им про свою жизнь.
И Янек Горнянчин рассказывает. Говорит кратко, просто, только самое главное. И все это время Янека неотступно преследует мысль, почему, собственно, они исповедуют его. Когда же явился и капитан Петр, он подумал, что дело худо. Но что они могут иметь против него? Он все время думает об этом и следит, не тянется ли кто из них за пистолетом.
Янек кончил, а они все выспрашивают. Про Ягоду, про собрание в «Привете»… И еще Буковян сказал ему:
— Знаешь, Янек, сколько лет я тебя знаю, ты всегда какой-то одинаковый. Если бы ты хоть раз допустил ошибку… сразу же стал бы мне куда ближе! И не только мне!..
Матей понял и искренне рассмеялся. Заулыбался капитан. Но Янек Горнянчин рассердился, и только потому, что упрекает его Буковян, именно Буковян!
— Что я тут на исповеди или как?
— Это все потому, Янек, — серьезно сказал Петр Сибиряк, — что мы хотим принять тебя в партию.
Янек Горнянчин умолк. Потом снова уставился на буки и грабы и начал рассказывать о самом сокровенном…
Весь день во дворе Коуничек гремели выстрелы. Позеф Папрскарж без труда понял: немцы перед отступлением из Брно расстреливают заключенных, и каждую минуту ждал, что придут и за ним. Но ничем не выдавал себя перед Иваном Вторым, чтобы не пугать его.
Состояние Ивана несколько улучшилось. Он уже слегка двигал рукой, но говорить был не в состоянии. Из его разбитых губ вырывался только стон. С Папрскаржем он объяснялся взглядами.
