интересовался. Убили в такой-то деревне - значит, наказать ...
- Ведь как большевики действуют, - они ведь не церемонятся, батенька ... Это мы миндальничаем ... Что там с этими бандитами разговаривать?
- Да не все же бандиты.
- Не все? Ерунда. Сплошь бандиты, - знаем мы их! А немцы как действовали?
- Да ведь немцы оставались, а мы уходим.
- Вздор! Мы придем - пусть помнят, сволочь!.. Деревне за убийство приказано было доставить к одиннадцати часам утра 'контрибуцию' - столько-то коров и т. д.
Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка.
- Мы, - как немцы, - сказано, сделано ... Огонь!
Безобразный, резкий удар, долгий, жутко удаляющийся, затихающий вой снаряда и, наконец, чуть слышный разрыв.
Кого убило? Какую Маруську, Евдоху, Гапку. Приску, Оксану? Чью хату зажгло? Чьих сирот сделало навеки непримиримыми, жаждущими мщения ... 'бандитами'?
- Они все, батенька. бандиты - все. Огонь!
Трехдюймовки работают точно, отчетливо. Но отчего так долго?
- Приказано семьдесят снарядов.
- Зачем так много?
- А куда их деть? Все равно дальше не повезем... Мулы падают ...
Значит, для облегчения мулов. По всей деревне. По русскому народу, за который мы же умираем...
Я сильно захромал на одном переходе. Растянул жилы... Примостился где-то, в самом конце обоза, на самой дрянной клячонке, только что 'реквизированной'... Обоз - пятьсот повозок, но примоститься трудно, все везут что-то. Что угодно. Даже щегольские городские сани везут на повозке.
Скоро клячонка упала. Я заковылял пешком. Обоз обтекал меня медленно, но верно ... Вот последняя повозка. Прошла... Хочу прибавить шагу, не могу. Обоз уходит. Надвигается конный арьергардный разъезд - это последние. За ними никого. Мы с сыном одни - бредем в поле...
Увы, 'освободителям русского народа' нельзя оставаться в одиночку... Убивают.
Сколько ужасной горечи в этом сознании ... Убивают! Кто? Те, за спасение которых отдаем все...
Я сказал сыну, чтобы шел вперед и попросил кого-нибудь из офицеров прислать мне лошадь.
Он ушел. Впереди деревня. Когда я добрел до нее, - вижу впереди хвост обоза.
Но что это такое? Плач навзрыд, причитания, крики. Я заковылял в этот двор ...
Лежит павшая лошадь. С нее казак снимает седло и перекладывает на другую, свежую. Крестьянская семья - старик, женщины и дети - хватается за нее... это их лошадь.
- Что ты делаешь? Брось!..
- Я же им оставлю коня - он отойдет. Я же не могу пеший, что же мне делать?
Баба бросается ко мне.
- Помилуйте ... змилуйтесь! Одна у нас - последняя. Ой, змилуйтесь! Сердце, золотко, - не обижайте, - бедные мы, самые бедные. Земли нема у нас. Только и живем с коня, - змилуйтесь! От жеж есть, которые богатийший, - от старосту спросыть, змилуйтесь, господин!
Но тем временем казак, вскочив на коня, скачет.
- Стой, я тебе говорю, стой!
Он не обращает внимания. Что я офицер, не производит на него никакого впечатления. Я думаю о том, что надо бы выстрелить ему вслед, но, подумав, ковыляю дальше. Надо сказать там.
Когда я подхожу, наконец, я вижу странное... Все вдруг стали 'белыми'. В белых новых кожухах. Очевидно, тут же ограбили - эту же деревню. А кто-то из старших офицеров спрашивает:
- Это ты здесь, Аршак, себе этого серого достал? - Хороший конь!
- Так точно, господин полковник. Добрый конь.
Смотрю - это мой казак. Безнадежно ...
И это 'белые'? Разве потому, что в краденых кожухах ... белых...
Хоронили нашего квартирьера. Опять убили в деревне. Нельзя в одиночку. Он сунулся ночью в деревню. Устроили засаду - убили. Кто неизвестно. Выбросили тело на огород, собаки стали есть труп. Ужасно...
Опускают в могилу. Тут несколько офицеров, командир полка.
Могилу засыпают местные мужики. Первые попавшиеся в первой хате.. Один из них в новых сапогах. Тут же солдат в старых.
- А вы, мерзавцы, убивать умеете... А в новых сапогах ходите ... Снимай сейчас, - отдай ему!
- Господин полковник, да разве я убивал? Я бы их, проклятых, сам перевешал ...
- Снимай, не разговаривай, а не то...
Снимает. Раз командир полка приказывает, да еще при таком случае - не поговоришь ...
- А на деревню наложить контрибуцию! Весело вскакивает на лошадей конвой командира полка - лихие 'лабинцы' ... Мгновение, и рассыпались по деревне. И в ту же минуту со всех сторон подымается стон, рыдания, крики, жалобы, мольбы... Какая-то старуха бежит через дорогу, бросается в ноги ... Целая семья воет вокруг уводимой коровы.
А это еще что? Черный дым взвился к небу. Неужели зажгли?
Да ... Кто-то отказался дать корову, лошадь ... И вот ... Могилу квартирьера засыпают ... Завтра в следующей деревне убьют нового... Там ведь уже будут знать и о сапогах и о контрибуции... А если не будут знать о нас, то ведь впереди идут части, перед которыми мы младенцы ... Мы ведь 'один из лучших полков'...
В одном местечке мальчишка лет восемнадцати, с винтовкой в руках, бегает между развалин, разгромленных кем-то (нами? большевиками? петлюровцами? 'бандитами'?- кто это знает) кварталов.
- Что вы там делаете?
- Жида ищу, господин поручик.
- Какого жида?
- А тут ходил, я видел.
- Ну, ходил... А что он сделал?
- Ничего не сделал ... жид!
Я смотрю на него, в это молодое, явно 'кокаинное' лицо, на котором все пороки ...
- Какой части?
Отвечает...
- Марш в свою часть!.. Пошел.
Ищет жида с винтовкой в руках среди белого дня. Что он сделал? Ничего жид.
- Что сделал этот человек, которого вы поставили 'к стенке'?..
- Как что! Он 'буржуй'!
- А, буржуй... Ну, валяй!
Какая разница? Мы так же относимся к 'жидам', как они к 'буржуям'.
Они кричат: 'смерть буржуям', а мы отвечаем: 'бей жидов'.
Но где же 'белые'?..
- Да что вы, батенька... Все они бандиты ... Я вам говорю - не суйтесь, будьте осторожны ... А это село - известное. В каждом доме - большевики - я вам говорю. Будьте осторожны - поближе к штабу ... Все бандиты! Но мы 'сунулись' ... Нас была небольшая 'стайка', - мои молодые друзья и я... Сунулись в хатку на самой окраине сверх-'бандитской' деревни ...
Результат. Полчаса, были хмурыми, явно-скрыто-враждебными. Полчаса, присматривались. Еще через полчаса стали растаивать. К концу вечера стали ласковыми и угостили превосходным ужином. На ночь устроили как только могли получше. А утром, когда мы уходили, провожали нас, как лучших друзей. Улыбались на прощанье так, как только умеют улыбаться хохлушки...
