Впустил Семенишин соседа и снова запер дверь на замок. Быстро собралась Стефа, умчалась с Иваном.
Андрей и Фалек мыслями не делятся, думают об одном: так же могут застучать полицаи, — что произойдет, когда захватят еврея, скрывающегося от принудительных работ?!
Не поможет «польская внешность»! Когда шел от Тимчишина, полицай не ошибся. Надеяться не на что, больше нельзя оттягивать неизбежное и обманываться пустыми надеждами. Подошел Краммер к Семенишину, пожал руку:
— Извините, пан Андрей, мою трусость и слабость. Скорее бы рассвело и закончился комендантский час!
— Не о том говорите, пан Фалек, — превозмогает пан Андрей свое беспокойство за жизнь родных. — Пару дней не решают, я или пани Наталья найдем работу.
— А если, как сегодня Иван, завтра полицаи станут ломиться в квартиру?
Прав пан Фалек, немцы скоры на расправу, сразу начнут загонять в лагеря, карать «уклоняющихся» и их укрывателей. Значит, выдать на гибель! А дети, жена? — Семенишин успокаивает Краммера и себя:
— Не вломятся полицаи! Сколько бог миловал, помилует еще пару дней. Теперь спать, из-за нас не спят мои мальчики.
Не берет Фалека сон, мучится лагерным будущим. Нетнет, больше не струсит, хватит злоупотреблять благородством пана Андрея. Завтра простится с Наталкой и отправится в путь.
Андрей ждет жену, беспокоится, думает о завтрашнем дне. Вспомнил старого знакомого доктора Гаркави, многие годы лечит его семью. Не всегда были деньги на оплату визитов, лечил «в долг», отказывался от денег, говорил, что приходит по-дружески. Встретились недавно на улице, доктор Гаркави — главный врач еврейской больницы. А что, если к нему обратиться? Может, даст Фалеку хоть какую-нибудь работу, не оставит в беде?
Успокоился Андрей, не заметил, как пришла Стефа. Вернулась веселая, радостная:
— Сын родился у пана Ивана!
В обед появилась Наталка. Завел Фалек в свою комнатушку, сообщил о решении.
Обошла Наталка многих знакомых и незнакомых людей, никто не берет на работу. Нет места еврею, да еще без рабочей специальности.
— Подождем день-другой, найдем работу. Обязательно найдем!
— Дождемся того, что Семенишиных вместе со мной отправят на гибель, осиротим их детей. А лагерь — не смерть. Раз немцам требуются рабочие руки, буду жить как все.
Ничего не сказала Наталка, вместе вышли в столовую. Всегда медлительный и спокойный, Андрей ворвался вихрем в свой маленький домик.
— Поздравляю, пан Фалек! Главный врач еврейской больницы доктор Гаркави принял вас на работу. Вы теперь санитар, вот справка, в ближайшие дни получите мельдкарту.
Наталка целует Андрея. Расцеловала Стефу, затем прижалась к мужу. Обнимает, ласкает, не верит своему счастью.
Юденрат разместился на Старотандетной, в большом шестиэтажном доме, выходящем на площадь святого Теодора, и в домах на улицах Солнечной, Бернштейна, Вегляной, Жолкевской, Станислава, Синагогальной и Шпитальной. Работают восемнадцать отделов: финансовый, налоговый, снабжения, труда, жилищный, правовой, социальной опеки, учета хлебных карточек, промышленно-торговый, кладбищенский и другие. Юденрату предоставлено двадцать семь телефонов.
На сегодняшнем заседании обсуждаются вопросы социальной опеки: организация детских приютов, оказание помощи калекам, страдающим тяжкими заболеваниями, старикам, безработным.
Заведующий отделом социальной опеки Шмулевич неутешительно закончил доклад:
— Опекаемых много, в кассе — мизер. Поступают не пожертвования, а горькие слезы. Больницы переполнены, нет матрасов, простыней, одеял и подушек. Если я вам скажу, что плохо с продуктами, так это еще не то слово. В двух бесплатных столовых общины выдаем самым бедным обеды. Боже мой, видели бы вы, чем мы кормим евреев! Не было бы и этих обедов без помощи христианского населения города. Нужны средства, иначе нам нечего делать.
— Желающих прошу выступить! — приглашает Парнас в наступившей гробовой тишине.
Нет желающих, и не о чем выступать. Необычные проблемы растут снежным комом, и нет средств для их разрешения. Волей-неволей еврейские старейшины задумываются о своем назначении. Для чего здесь сидят, если думать не о личном спасении, а о судьбах общины?!
Председатель юденрата Иозеф Парнас переживает унизительность службы тем, кто низвел евреев до положения злокозненных врагов человечества, и не видит другого выхода, пытается как-то использовать должность для облегчения участи своих соплеменников. Как бывший военный отдает должное стойкому сопротивлению русских, но уверен, что судьбу войны решат могучие Соединенные Штаты. Вопреки совершенно определенному указанию гауптштурмфюрера СС Эриха Энгеля, считает себя не исполнителем воли немецких властей, а выразителем интересов еврейской общины. Обманывает ли себя? Понимает ли, что любое противодействие немецким властям является гибельным? Понимает и готов рисковать (боевого офицера первой мировой войны уважали в полку за храбрость). Много размышляет о путях спасения евреев, единственный выход видит в разумных компромиссах, обеспечивающих целость овец, хоть и многократно остриженных, и сытость волков, без которой невозможно утолить их кровожадность. Если не выполнять бессовестные приказы волков, нет шансов на спасение овец. Спасение! Из доклада Шмулевича явствует, что кормление волков обрекает на гибель тех, о ком должны заботиться в первую очередь. Только ли из-за волков? Может, из-за трусости и нечестности сидящих в этом зале помощников? Готовы угодить любому немецкому ефрейтору, лишь бы избежать неприятности. Пора навести строгий порядок в собственном доме, и начинать надо немедленно.
— Наши средства весьма ограничены, а расходуем их не совсем разумно, и поэтому касса отдела социальной опеки пуста. Мы должны неуклонно выполнять требования немецких властей, но только властей, а не первого встречного. — Повернулся к начальнику отдела труда Губерману и зло выговаривает: — Неужели не понимаете, что вы должны направлять на работы только по требованиям отделов труда губернаторства, магистрата, районных управлений?! Кто вам не свистнет — шлете ему людей, а они исчезают или их находят убитыми, искалеченными, ограбленными. Затем о них должен заботиться отдел социальной опеки, не могущий оказать помощь уже находящимся на его иждивении. Я требую, чтобы ваши служебные действия всегда соответствовали инструкциям юденрата.
Слева от Парнаса сидит его заместитель Адольф Ротфельд, все более краснеет, ерзает, будто под ним раскаляется стул. Справа от председателя — Ландесберг, как всегда, невозмутим и спокоен. Так выглядит, а спокойствия нет. Неужели Парнас притворяется или действительно не понимает ситуацию? Ну, что Губерман может сделать?! Попробуй не выполнить требования любого шупо, любого унтершарфюрера, любого немца — если на этом не кончится жизнь, изобьют, изувечат. Потом жалуйся, доказывай свою правоту! Кому доказывать и что это даст?! Все же правильно посоветовал, чтобы Адольфа Ротфельда назначили заместителем. Неукротимая и безрассудная энергия председателя надежно буксует в песках трусости заместителя и уравновешивается житейской мудростью сидящих за этим столом.
Дослушал Губерман выговор, отвечает совершенно спокойно:
— Господин председатель, немецкие представители всегда требуют работников от имени отделов труда. У меня нет возможности проверять их полномочия, требовать их документы. Вам хорошо известны последствия невыполнения предъявляемых требований. Если меня сегодня убьют, завтра ни вам, ни тому, кто сменит меня, легче не станет. И к тому же мы рады предоставить евреям любую работу, вы знаете, что ждет неработающих.
Чувствует Парнас правоту Губермана и уверен в своей правоте. Как их совместить?.. Не сомневается, что не каждый немец действует от имени отдела труда, но каждый может убить, изувечить за невыполнение требования. Что ж, раз служишь общине, имей мужество, рискуй своей, а не чужой жизнью. Рискуй! А что это даст? Давно знает Губермана, не худший из сидящих в зале чиновников. Много лет был председателем сионистского союза кожевенников, не шел на сделки с предпринимателями за взятки. И теперь живет честно.
Ландесберг тоже давно знаком с Губерманом, как юрист участвовал в трудовых спорах союза
