кожевенников, несколько раз представлял в судах интересы этого союза. Сложный человек Губерман, не шел на явные махинации с предпринимателями и жил хорошо. И сейчас живет очень недурно, умеет ладить с сотрудниками немецких отделов труда. Не только благодаря своей исполнительности, безотказно удовлетворяет их пожелания на деликатесы, меха, драгоценности. Вот и приходится Губерману закрывать глаза на делишки своих подчиненных — торговлю рабочими местами и фиктивными справками о работе. Чем больше немецкие власти охотятся за безработными, чем больше безработных вывозят из Львова (нет вестей об их местонахождении, носятся страшные слухи), тем дороже дерут чиновники отдела труда за фиктивные справки и должности, за любую работу, даже ту, которой избегали вначале. А Губерман? Губерману необходимы средства, без которых невозможны контакты с руководством немецких отделов труда. И сам не нищенствует. Ну и что, спасает евреев. Разве это поймет Парнас?
А Парнас уже взялся за начальника отдела снабжения Эгера, исполнителя налагаемых на еврейское население конфискаций и контрибуций.
— И вы, Эгер, так же работаете, как Губерман, нисколько не лучше. Имеются правомочные немецкие власти, только им предоставлено право налагать на еврейское население конфискации и контрибуции. Вы знаете, сколько бед несут эти поборы, но тут ничего не поделаешь. А вы выполняете требования не только немецких властей, а любого немецкого чиновника, самого младшего полицейского чина, фельдфебеля, не имеющего никакого отношения к органам власти. Вы готовы угодить любому, кто позарится на еврейские деньги и ценности, и чем больше вы угождаете, тем больше желающих. В это адски трудное военное время мы оставляем евреев без средств, обрекаем на голодную смерть.
«Сошел с ума! — ужасается Ротфельд. — Если кто-нибудь донесет в гестапо о таком выступлении, всех заподозрят в нелояльности к немецким властям. Разве можно так оскорбительно, так неуважительно говорить о немецких чиновниках, о сотрудниках полиции, об офицерах вермахта?».
— Если очередной посетитель не предъявит своих полномочий, приведу к вам для решения вопроса об исполнении его требований, — язвительно усмехается Эгер.
— Тогда зачем вы?
— Для того, чтобы делать то, что я делаю! — не менее решительно отвечает Эгер.
— Если иметь в виду подлинные служебные интересы, то от вас требуется более разумное и более ответственное отношение к делу. — Знает Парнас, куда клонит Эгер, но сидящие в зале еще могут подумать, что, призывая других к бесстрашному исполнению долга, он хочет быть вне опасности. — Окажетесь не в состоянии решить вопрос о законности требований, можете привести посетителя.
Не понимает Ландесберг Парнаса. Зачем ставит себя под удар? Какое для Эгера имеют значение судьбы обобранных?! Его финансовая сметка и безжалостная воля принесли ему миллионное состояние. В деловых кругах о нем ходили легенды, но никто не мог сказать, где правда, где вымысел. Самым удачливым предприятием Эгера стало страховое общество «Еврейское счастье». Он объявил, что за солидный вступительный взнос и умеренные членские взносы члены общества обеспечиваются прекрасным пособием при утрате работы и бесплатной медицинской помощью. Предоставлялись все эти блага только тому, кто не менее полугода был исправным плательщиком. Широко поставленная реклама и небывало выгодные условия страхования привлекли много тысяч евреев. Плодами «Еврейского счастья» воспользовались только Эгер и его компаньоны, крах общества был зафиксирован в полном соответствии с законами коммерческой деятельности. Миллионы шли к миллионам, бедность — к бедности, нищета — к нищете. Правда, не удалось избежать скандала, Эгера чернила левая пресса. «Ди фрае штимме», известная своими прокоммунистическими симпатиями, использовала этот скандал для очередных нападок на Краевую сионистскую организацию. «Доля грабежей Эгера идет сионистам!» — утверждал какой-то писака и, перечисляя сионистские фонды, жертвователем которых значился Эгер, делал вывод о том, кому служат сионистские деятели и кого покрывают. Он, Ландесберг, как бывший юрисконсульт общества «Еврейское счастье» и как член сионистского исполкома, участвовал в гашении скандала и не чувствовал угрызений совести. Жизнь есть жизнь, одни — дураки, другие — стригут купоны с их глупости. Так было и будет в любом государстве, среди людей любой национальности. Кто не может за себя постоять — обречен на жалкую долю и лучшего не заслуживает.
Вспоминается Ландесбергу, как, готовясь к бармицве, рассказал отцу прочитанное в торе{26} сказание о Иакове. Отец дал свой комментарий к библейской легенде: «Для дураков тора — сборник чудес, творимых богом и его приближенными, чтобы совершенно бесплатно облагодетельствовать любимчиков. Для умника тора — школа коммерции. Давай, как коммерсанты, разберем притчу о Иакове. Итак, святой, праотец Иаков долго отрабатывал тестю Лавану стоимость жены и рожденных ею детей. Все было бы законно, но Лаван хитрил, поступал не по-родственному, высчитывал проценты и проценты с процентов. Иаков понял, что кабале не будет конца, не сможет завести свое дело. Был бы компаньоном — так нет, в батраках у Лавана. Хоть он и тесть, каждый должен заботиться о своей выгоде. Короче, хлебнул Иаков горя и оказался неплохим коммерсантом. Предложил Лавану, казалось бы, глупейшую сделку по разделу приплода скота: ему, тестю, лучший — одномастный молодняк, себе худший — рябой. Согласился Лаван, — и кто бы не пожелал заработать на чужой глупости? Иаков оказался далеко не глупцом, сумел поставить дело так, что весь больной и слабый молодняк оказался одномастным, а весь сильный, здоровый — рябым. И сказано в торе, что стал Иаков «очень-очень богатым, и не счесть было его скота, и рабов, и рабынь, и ослов». Лаван же стал нищим. Так чудо ли это или коммерческая смекалка? Думай, сынок, соображай!».
«Думай, сынок, соображай!». Так и делал, жил, как Иаков, по этим же законам живет Эгер. Конечно, в газетной статье, защищающей Эгера, писал не об этом — о сложностях коммерческой деятельности в мире конкурентной борьбы и о том, что никто не гарантирован от банкротства, как и от автомобильной катастрофы, болезни и смерти. Неужели Парнас не знает об этом скандале, о его подоплеке или думает, что сейчас изменились люди и каждый, в ущерб себе, готов помочь ближнему? Много слышал о непрактичности и чудачествах Парнаса, но не думал, что в нем столько наивности. А впрочем, тем и хороши смельчаки, незнакомые с жизнью, что ими легко прикрываться и легко управлять. К тому же из всех евреев он должен быть наиболее приятен немецким чиновникам: бывший австрийский офицер, прекрасно знает немецкий язык, немецкие привычки наложили отпечаток на внешности.
Не унимается Парнас, перешел к разбору деятельности начальника налогового отдела Зомерфельда.
— На вас, Зомерфельд, много жалоб, и я смог убедиться в несправедливости налагаемых вашим отделом налогов. Вы очень щадите богатых людей и беспощадны к беднякам, неимущим. Неужели вас не мучает совесть?
— При чем здесь совесть? — удивляется Зомерфельд. — Вы же сами говорили, что на средства имущих должна содержаться социальная опека, от имущих же требуются крупные взносы для конфискаций и контрибуций. Справедливо ли будет, если их же начнем прижимать чрезмерными налогами? — Сделал паузу, чтобы председатель уяснил постановку вопроса и сам дал ответ. — Нельзя резать курицу, несущую золотые яички. Иначе не будет ни яичек, ни кур.
Понимает Ландесберг Зомерфельда, смеется в душе над рассуждениями о курах и золотых яичках. Все кричат о сохранении кур для всеобщего блага, и каждый желает получить от них золотое яичко. Для себя получить. Как может быть иначе?! И он на месте Зомерфельда воспринял бы новую должность как обеспечение безбедной жизни в самое бедственное для евреев время. Слышал, как, облегчая налоговое бремя богатым евреям, Зомерфельд охотно принимает от них благодарности. И нет в этом ничего необычного, на этом строилась вся довоенная жизнь известного в Польше финансиста. Не только его — и других. Такой же, как ныне, была налоговая политика, и не могла быть другой. Интересно, как Парнас собирается воспитывать Зомерфельда и Эгера?
Парнас об этом не думает. Знает о жульнических махинациях Эгера, хорошо помнит историю «Еврейского счастья». Почему назначил на такую должность? Считал этого бессердечного человека самым подходящим для бессердечного дела — конфискаций и контрибуций. Однако, без обиняков, предупредил, что за малейшую нечестность строжайше взыщет. Не переоценивает ли себя, сможет ли при своей неосведомленности в коммерческой деятельности разобраться в механизме грабежа, ставшего политикой немецкого губернаторства, осуществляемой многоопытным Эгером и другими искушенными коммерсантами? Как отделить грабеж для государства от грабежа для себя? Как соотносятся налоги, ставшие одним из средств грабежа, и скрываемые достатки? Чем люди богаче, тем искуснее скрывают богатство и тем к ним
