В другом кресле сгорбился раввин Львова Давид Кахане — худощавый, с изможденным лицом, в измятом черном костюме.
Между ними молчание — тягостное, мучительное, настоянное на думах о прошлом, — думах, столкнувшихся с нынешним днем.
Для митрополита Давид Кахане — тяжкое испытание совести. Господи! Как сочетать земные дела и небесные? Не убий! А евреев каждый день убивают, всех подряд — женщин, мужчин, детей, стариков. Синагоги в развалинах, свитки торы осквернены и растоптаны. Тора — пять Моисеевых книг божественной библии! Творение божье и слово божье распинают и жгут, а он благословляет святотатцев и убийц… Благословляет не на богопротивное дело — святым крестом освящает борьбу с большевизмом, разрушающим веру. А можно ли благословлять разрушающих основы христианской морали?
Митрополиту вспоминается посещение Рима летом 1933 года. В курии велись горячив споры о конкордате, подписанном 20 июля папой Пием XI и вице-канцлером Германии Францем фон Папеном. Среди высшего духовенства имелись противники соглашения, Гитлер являлся весьма неудобным, даже неприличным союзником. Его можно было использовать, он был нужен, но открытый союз компрометировал папу перед многими верующими. И если все-таки конкордат подписали, это была заслуга статс-секретаря папы кардинала Эудженио Пачелли, нынешнего папы Пия XII. Заслуга ли? Возвращаясь из Рима в Берлин, фон Папен выступил на конференции студентов-католиков в бенедиктинском монастыре в Мариаллах, Тогда, пожалуй, Папен верно сказал, что святой отец пошел на соглашение с Гитлером лишь во имя борьбы с большевизмом и безбожием. Во имя! Все же надеялись, что Гитлер станет действовать более прилично, соблюдать такт, необходимый для христианского государства. Не тут-то было, Гитлер закусил удила. Всю курию возмутила бестактность выскочки при приеме германских епископов. Издеваясь над ними, Гитлер кричал: «Тысячу лет вы были проводниками антисемитской политики, я — ваш ученик, мне дано совершить то, что вы не сумели». Не сумели! Как он, митрополит греко-католической церкви, относился к евреям?
Рука тянется к полке, берет малоприметную книжицу. На серой бумажной обложке выделяются большие черные буквы: «Социалисты и евреи». Издана книжица в 1900 году — памятном, в этом году стал львовским митрополитом. И книжица памятная, первая в его униатском издательстве. Претили примитивные мысли и примитивные способы их изложения, но с чернью надо было разговаривать на доступном для нее языке. Тогда, как и ныне, стояла все та же проблема: как оградить от гибели устои цивилизации?
Листает митрополит пожелтевшие страницы — ровесники молодости.
«Антисемиты — это люди благонамеренные, стремящиеся создать своим трудом состояние», — прочел и взглянул на раввина. — Такие же благонамеренные евреи, теми же способами создавали свои состояния, а в брошюре написано: «Евреи напустили на антисемитов свору социалистов, жаждущих обогатиться их собственностью». Собственность — вот в чем корень проблемы. А евреи? На пороге могилы, как ни горько, надо признать: нужна была жертва — отдушина для народного гнева. Ничего не поделаешь, господь пожертвовал сыном. Всем божествам всегда приносились бесконечные жертвы. Не поэтому ли за сорок два года его митрополитства униатская церковь выпустила сотни подобных книжонок, брошюр, прокламаций?». Кто мог подумать, что дойдет до такого? Ничего не поделаешь: выше ставка — большим приходиться жертвовать. После захвата Европы Гитлер решил уничтожить большевизм — Россию. Ради этого надо терпеть… Победят Россию, наступит извечный порядок. Евреи или извечный порядок! Иного выбора нет! Но где взять силы, чтоб не захлебнуться в океане человеческой крови? Как об этой дилемме сказать Кахане? Как признать, что на нем, митрополите Андрее, кровь невинных людей? На нем ли? На нем! Это же он писал своей пастве: «Победоносную немецкую армию приветствуем с радостью и благодарностью…». Это же он требовал от священников в благодарственном богослужении просить у господа бога многие лета немецкому воинству. Многие лета! За год этим воинством перебиты почти все евреи. А сколько христиан? Призрачна тишина библиотеки: ее разрушают письма мирян и священников. Не вправе отгородиться от них, но и читать невозможно.
Повернулся к столу, стопкой лежит почта дня нынешнего — слезы и горе людское. Не только слезы, не только горе — ненависть. Вот письмо Тимофея Лабы:
«Преосвященный владыко!
Прошу выйти на улицы и увидеть, как ваши герои крепко воюют, как прекрасно истязают беззащитных стариков и детей, а вы не отзываетесь. Прошу пастырским посланием богословить и укрепить в истязаниях. В каждом выстреле слышу славу вашего великого святого имени, которое не исчезнет в веках».
Сложил письмо, аккуратно положил на стопку других, надо отбросить все несущественное, вновь обрести силу духа. Лаба смотрит из своей подворотни: не в его возможностях большая политика. И письмо пропитано злобой — может, погиб его сын или другой близкий родственник? Прощает Лабе, клевета не может его запятнать, он, митрополит, не причастен к истязаниям и выстрелам. А кто назвал верными слугами церкви людей Бандеры и Мельника? Не призывал их к убийствам, такого душа не приемлет. А может ли прямо и честно осудить за убийство, написать так, как ему пишет Лаба: «Бабушка учила: люби всех людей, один бог их создал»? Не может, это равносильно осуждению немецкой политики. А как ответить монахине Авксентии? Просит бога внушить Гитлеру, чтобы прогнал всех безбожников, чтобы отделил жидов от христиан, разрешил жить лишь в «отдельном месте». Вот Гитлер и нашел для них «отдельное место»! Может ли ответить Авксентии так, как Лаба ему написал: «Люби всех людей!»? Не может, богословит сестру во Христе…
Раввин Кахане незаметно поглядывает на митрополита Андрея, не хочет нарушить раздумья. Зачем митрополит достал антисемитскую книжицу? Может, мучает раскаяние, немало сделала церковь для разжигания антисемитских страстей. Нет, не мучает раскаяние, митрополит — реальный политик, далекий от пустых сантиментов. За много лет до войны состоялся у них разговор об антисемитских книжонках, выпускаемых издательством «Библос». Эти книжки не призывали к избиению и убийству евреев, они сеяли ненависть. Призывали другие — впитавшие ненависть. Не отрицал митрополит антисемитских «посевов», ответил весьма вразумительно: «У нас один бог, а пути к нему разные. Я не в претензии, что евреи считают себя богоизбранным народом, но и вы не будьте в претензии за то, что мы считаем себя богоизбранными. Каждый должен укреплять свои силы всеми возможными методами и не забывать, что, даже воюя друг с другом, мы тоже искореняем безбожие». И он, Кахане, давно познал эту мудрость. Одни укрепляли веру, разжигая антисемитские страсти, другие укрепляли веру, призывая к всенародному объединению против антисемитских гонений. Однако теперь антисемитские страсти не только средство борьбы с безбожниками — средство уничтожения евреев. Всех евреев! Можно ли, воюя антисемитизмом против безбожников, защищать жизнь евреев? Не об этой ли проблеме размышляет митрополит? Встретились впервые за многие месяцы, поведал ему, как гибнет еврейское население города, как уничтожают бесценные памятники иудейской религии. Поведал! Униаты — вездесущи, им все известно. Почему же его так потрясло это сообщение? Одно дело знать, другое — самому прикоснуться к кровоточащей ране.
— Ваши беды мне ведомы, — нарушает тишину скорбный старческий голос. — Я пытался противостоять силе зла, но оказался бессилен. Я просил не натравливать украинскую молодежь на евреев — последовал жестокий и грубый ответ. Тогда я направил духовенству и пастве послание «О милосердии», призвал блюсти заповедь «Не убий!». По понятным причинам не мог призвать к прекращению антиеврейских гонений, но каждое слово протестовало против пролития крови невинных.
«Любовь к ближнему! Какая теперь цена любви к ближнему? Не только у высоких политиков — у охотников за евреями?» — подумал раввин Кахане, но сказал другое:
— Евреи знают и ценят доброту вашей экселенции, но два литра водки и три тысячи злотых — плата за найденную вне гетто еврейскую душу бывают сильнее священных призывов.
— Апостол Павел и Иуда сидели за одним столом, вместе слушали слово Христово, — напомнил митрополит. — И теперь они, благочестивые и ослепленные ненавистью, живут в одном доме, ходят по одной улице. Разве в гетто все ревностно служат господу богу?
«Все ли в гетто ревностно служат богу?!» — болью отозвался вопрос-обвинение. — Какому богу служил Ландесберг, отправляя тысячи евреев на смерть? Какому богу служил Гринберг, вешая Ландесберга? Какому богу служит он, раввин Кахане, соединяя юденратовскую и синагогальную службу? Нет-нет, кир Андрей не это имеет в виду, сам совмещает несовместимое. Не изобличает — отвергает невысказанное
