Стихи и Ташкент в эссе о Коньяке и Франции приходят на ум по другой причине. Дело в том, что в коньяке, где бы он ни появился на свет, – как и в хорошем стихотворении – заложена информация о том, кто, где и как его создал. В концентрированном или сгущенном – а лучше сцеженном – виде. Вот почему коньяк (бренди) в Ташкенте пахнет гранатом, а спирты из морского региона Буа Ординэр имеют оттенок йода во вкусе.
Коньяк, как и стихи, нужно уметь «читать». «Снимать» информацию, которая в них заложена. Эффект понимания достигается практикой. Идеальный вариант – на «месте преступления», в Коньяке. Однако, имея под рукой бутылку, можно не выходить из дома. Вся информация – историческая, психологическая, климатическая, геологическая – заключена в одной капле этого напитка, где бы он ни находился.
2
Коньяк – напиток исторический, он притягивает и сгущает информацию. Напиток памяти, если угодно. Он вовлекает вас в Историю с большой буквы, но и сам, как хорошее стихотворение, проникает «под кожу».
Становится частью личной истории, твоим личным делом.
С коньяком у каждого связаны свои события. Наполеон и короли мира, великие художники и поэты, которые толкутся в коридорах его истории, уступают место историям из нашей биографии. Потому что время, заложенное в коньяке, «активизирует» прежде всего вашу память.
С коньяком, как умному человеку с самим собой, не бывает скучно.
3
Коньяк – это напиток путешественника. Поскольку в самой природе его заложено перемещение во времени и пространстве.
С годами каждый из нас определяется, какой тип алкоголя сделать «своим», «личным». Можно любить и ценить вина и виски, ром и текилу, но истинное пристрастие определяется тем,
В моей фляжке чаще всего плескался коньяк. Разного качества и происхождения, это был коньяк как жанр. Напиток «осмотрительного любопытства» и «обстоятельной авантюры». Напиток, который учит наносить один удар наверняка.
4
Это был мой первый визит в столицу Франции. Город показался мне на удивление внятным. И если поражал, так поразительной очевидностью, однозначностью, наглядностью. Он был поверхностным – в том смысле, что поверхность означала в нем его содержание и наоборот. То, что я видел, говорило только о том, что я видел. Никаких тайных значений и подводных камней в этом городе искать не следовало. Сегодня, как и сто лет назад, Париж предполагал только один вид коммуникации с самим собой: бесцельное блуждание или «фланирование».
Скольжение по поверхности.
Пространство Парижа понятно и объяснимо, и поэтому комфортно. Писатели и поэты, художники и танцоры недаром выбирали этот город. На людей с раздвоенной психикой он оказывает успокаивающее, терапевтическое воздействие.
В кафе и барах Парижа расклеена реклама в поддержку национального напитка. Тут и там натыкаешься на стандартные плакаты «Quelle cognac etes-vous?» – «Nature». – «Bi». – «Frappez!» («Какой коньяк предпочитаете?» – «Чистый». – «Пополам с водой». – «Со льдом».)
Но французы, оценив сексуальный подтекст, все равно заказывают виски.
Коньяк считается национальным напитком, но сравнивать его с другими напитками этой категории (нашей водкой, например) нет смысла. Не те масштабы потребления. Коньяк во Франции любят, но употребляют мало, предпочитая экспорт. Туда, где миф о Старом Свете, «французскости» – а значит, «роскоши» и «аристократизме» – еще не выдохся.
5
В знаменитом кафе «Дё Маго» коньяк подают, не уточняя, какая марка вам нужна. В бокале – «Реми Мартен» В.С.О.П. и никакого экзистенциального выбора.
Так вот и заканчиваются «дороги свободы».
Что остается? «Вокзал, несгораемый ящик».
Город Коньяк находится на западе Франции. Сорок верст до океана, три часа езды от столицы на скоростном ТЖВ по маршруту «Париж—Ангулем» (далее локальный состав). Отправление с вокзала Монпарнас.
До поезда оставалось время, и я поднялся на небоскреб «Монпарнас». Он вздымается как черный дымоход тут же, на привокзальной площади. Сооружение это примечательное, знаковое. Парижане ворчат, что стамеска испортила старый квартал, что вид на город с башни хорош только тем, что «не видно самой башни».
Мне же башня пришлась по душе. Небоскреб был великолепен в своей лапидарности, самости, отчужденности. Он – это «черный квадрат» Парижа, распяленный на 56 этажей. Только они – Эйфелева, Монпарнас и Сакре Кер – «держат», как волнорезы, море Парижа. Без них, без этих восклицательных знаков, город превратился бы в устрицу. Влажную. Серую. Бесформенную.
На пути в Ангулем ТЖВ пересекает пространство со скоростью самолета на взлете. Легковые машины, которые мы обгоняем, пятятся и исчезают в складках пространства. Деревни врываются в рамку пейзажа как конница – и тоже уносятся за холмы. Поля всех оттенков зеленого веером ложатся перед тобой – и спешно собираются в колоду.
Погода меняется каждые пять минут.
Облака клубятся и струятся, как на ускоренной съемке: то дождь, то солнце, никаких прогнозов. При скорости в 250 км в час даже сознание ускоряется – мысли теснятся в голове, сменяя друг друга как кадры (карты). На бешеной скорости поезд пересекает пространство, где жизнь течет по чайной ложке в день.
Тоже парадоксы исторического развития.
6