о ней по всему миру волной прокатилась.
– Как это?
– Один из инженеров привел своего друга. Тот видел весь процесс выключения. Ничего не понял, но очень подробно, точно и красочно описал все, что видел. И выложил в компьютерную сеть для всеобщего ознакомления. Потом пошли пересказы, пересказы пересказов, сплетни… А под конец Бромберг своей книгой «Как это было на самом деле» окончательно похоронил истину.
– Грустная история… Но почему она затормозила науку?
– Негласный запрет на исследование саморазвивающихся систем. Это страшное дело – негласный запрет. С ним невозможно бороться. С официальной бумагой проще: ее можно отменить. Но, когда ученый совет, не сговариваясь, отвергает тему за название – тут обращаться к разуму бесполезно. Остается только ждать. Ждать, когда динозавры уйдут на покой.
Тоже мне – парк юрского периода!
– Это лишь половина бочки с дерьмом, – опять захихикал Дворкин. – Ты никогда не задумывался, каким образом КомКон-2 набрал такую силу? Почему Совет так легко удалось убедить, что есть опасные для человечества области исследований? Цифры правят миром, – говорил Пифагор. Байты правят миром! Байты с неверным контролем четности!
Фигура Дворкина вновь начала преображаться, выросла козлиная бородка, голос перешел в неясное блеяние – ба-а-а-а-йты.
ЧАСТЬ 4
ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ
– Что дальше? – уныло спрашивает Гилва.
– Подумать надо, – отвечаю я минут через пять. Идей – никаких.
– Дался тебе этот Терминал… – Гилва словно читает мои мысли.
– Не могу я жить в этом мире. Он меня беспомощным делает. Я самим собой хочу быть. Работать хочу. На благо и по специальности.
Молчим. Все уже десять раз переговорено. Паола плачет по ночам тайком, что плохая жена, что не может сделать меня счастливым. Днем притворяется веселой. С красными, опухшими глазами.
– Эмбер… Янтарь… Когда-то, очень давно о прибрежные скалы разбилась боевая ракета с фосфорной боеголовкой. Потом волны долго выбрасывали на берег куски фосфора. Люди находили их… Брали в руки… Фосфору совсем немного надо, чтоб загореться. А потушить его невозможно.
– К чему ты мне это рассказываешь?
– Не знаю. Они были очень похожи на янтарь, эти куски фосфора. А море издавна выбрасывало в тех местах на берег куски янтаря…
Опять молчим.
– Как думаешь, Гилва, тебя простят во Дворах Хаоса.
– Сначала убьют, потом простят. Шучу. Конечно, простят… Если правильно себя поставлю. Политика кнута и пряника. Кнут – ты. Пряник – тоже ты.
– Хочешь домой?
– Ты нанял меня телохранителем Паолы.
– Когда?
– Когда Паола пришила двоих из Рассекающих.
С трудом вспоминаю. Это было так давно…
– Забудь об этом. Сама видишь, у нас ничего интересного не намечается. Хочешь домой – поезжай.
– Гад ты, а не Повелитель.
Хлопаю глазами.
– Пока я телохранитель, я на службе. А теперь я кто? Думаешь, у меня совсем гордости нет?
– Все равно не понял.
– Душу перед тобой вывернуть? Куда я поеду? Что дома увижу? Четыре стены? Здесь ты, Паола. Семья, не семья, но что-то близкое. Хоть изредка к тебе в постель забираюсь. А там? Ловить спиной презрительные взгляды?
Опять молчим. Нечуткий я. Только свои болячки вижу. В голове застряла фраза из «Эзопа»: «Где тут у вас пропасть для свободных людей?»
Камень правосудия. Талисман. Самоцвет. Глаз Хаоса. Левый глаз Змея, который сейчас хранится в правой глазнице Корал, жены Мерлина. Дворкин решил, что там он будет в безопасности. Придал Камню пару стройных ножек для активной обороны. Мне нужен Камень.
– Я задумал починить Лабиринт Дворкина.
– Ты не настроен на Камень. Это верное самоубийство.
– Смеешься? Я же бессмертный. Дворкин знает, где терминал. Я должен починить Лабиринт, чтоб восстановилась память Дворкина. Другого выхода не вижу.
– Для починки Лабиринта нужен Камень! Но он у Корал. В глазнице, вместо глаза.
– В этом вся проблема…
