— Буду!
— Меня гречу охранять пошлите!
— Ячмень! Ячмень! Никитка, назначь на ячмень!
— И меня тоже!
— А нас на картошку!
— Лиха беда — начало, — весело рассмеялся Илья Васильевич. — Теперь сами разрабатывайте план. Охотников, я вижу, хоть отбавляй, удача обеспечена. Желаю успехов! И еще, пока не забыл. Иван Полевой будет заниматься со своим кружком на той неделе. Дальше. Уполномочила меня первая бригада механизаторов напомнить вам, что завтра к вечеру ждут вас на полевом стане. Посмотрим, какая в пионерском лагере самодеятельность, какие артисты и музыканты. Сами объявление вешали, так не подведите!
— Уже все готово, — ответил Никита. — Написать частушки осталось.
— Поэты есть?
— Нет. Идти к Колычеву придется: он хорошо сочиняет. Напишет, не откажется.
«Так и разбегусь, — подумал Ленька. — Хоть лбы поразбивайте, писать для вас не стану. Что? Туго без меня?»
— До свиданья, товарищи комбайнеры! — простился Илья Васильевич.
Пионеры, проводив гостя, до темноты спорили, распределяя участки патрулирования и отбирая номера для выступления на полевом стане. Ленька, голодный как волк, лежал под нарами не в состоянии пошевелить затекшими, будто налитыми свинцом, ногами. Ночью, когда в лагере остались одни дежурные, он еле-еле выбрался из шалаша, перебежал поляну и, кубарем скатившись по склону, растворился в густой темноте.
ЛЕНЬКА ДАЕТ СОГЛАСИЕ
— Лео-о-онька-а! Лео-о-о-онька-а-а!
Окно распахнулось. Показался Ленька. Он перегнулся через подоконник и с обычной усмешкой отозвался:
— Пришли жар чужими руками загребать? Идите, я не гордый! Шагайте к воротам, калитку открою.
Ленькина издевка подействовала на ребят, как ушат холодной воды. Торопились, беспокоились за него и вот — нате!
Скрипнул засов, калитка приоткрылась.
— Проходите во двор!
— Цепняк не тронет?
— Ты, Толька, и собак боишься? Попал бы в такой переплет, в каком я вчера побывал, умер бы с перепугу. Не бойся, пса отец с собой взял.
Ленька протолкнул друзей во двор, запер калитку на засов и, ударив кулаком в грудь, показал оттопыренный кверху большой палец.
— Во! Разведочка была правильная…
— Неужто в лагерь пробрался? — с неподдельным восхищением спросил Толя.
— До полночи у Никиты гостевал, — самодовольно проговорил Ленька. — Я слов на ветер не кидаю, не отказываюсь ни от чего!
— Расскажи!
— Расскажи!
— Да интересно ль?
Демка смотрел на вожака и думал: «Чего ломается? У самого язык, поди, чешется от нетерпения».
— Не томи, — приставал Толя.
— Разведку я произвел по всем правилам военного устава, — Ленька горделиво выпятил грудь, обтянутую неизменной тельняшкой, поддернул штаны-клеш и гоголем прошелся по двору, будоража куриный выводок. — Мое слово — алмаз! — Жирный боров, спрятавшийся от зноя в тени плетня, приподнял вислоухую тупорылую морду с заплывшими сонными глазками и хрюкнул. — Вот и Князь подтверждает, что правдивые слова говорю. Только вы думаете, что я жар чужими руками загребаю. Коротки у вас руки, чтобы ими жар грести. В разведку-то я ходил, а не вы. Медвежьей болезнью боитесь занемочь. Мне отец говорил, что, коли напугать медведя, заболевает он, понос его прошибает до смерти…
— Мы ведь и уйти можем, — сказал Демка. — Твое бахвальство слушать неинтересно!
— Не серчайте! Я против вас никогда…
— О разведке давай, — еще раз попросил Толя.
— Трудненько было, — возобновил рассказ Ленька. — Подобрался к лагерю, залег возле валуна. Лежу, смотрю преспокойно вокруг и думаю: «В каждом лагере штаб имеется, наверняка и у них есть. Найду-ка штаб, залезу в него: лучшего места для разведки не сыскать!» Разузнал, где шалаш, в котором Никита расположился, забрался под нары и слушал все, что говорили…
— В лагере кто-нибудь был? — спросил Демка.
— Все ребята ихние были! И Гошка, и Костя, и Витька Подоксенов, и Никита…
— Костиного Полкана не было?
— Нет.
— Повезло. Он бы живо тебя из-под нар выволок. Значит, не заметили?
— Куда им… Секрет один знаю, чтобы никто не видел. На меня смотреть будут и не увидят!..
— Со своим секретом ты уже раз попался, — сказал Демка.
Ленька вскипел.
— Почему на Лысую не пошел? — надвинулся он на Демку. — Трусил? Точно говорю, трусил!
— Незачем было…
— А Карфаген? От этого тоже отказываешься? Может, дома отсидишься, а мы с Толькой одни пойдем? Вот оно, доказательство, что в шалаше штабном был! На, читай!
Демка подобрал брошенную к ногам бумажку, развернул и прочел:
— «Двадцать пятого июля в ночное дежурство по лагерю назначаются из первого звена К. Клюев и Г. Свиридов…»
— Веришь теперь? Я список в штабе раздобыл! Гоша с Костей завтра в ночь дежурят. Вот их и накроем! Завтра проведем операцию «Карфаген». Ждать нельзя дольше. Кроме списков еще кое-что имеется. Знаю, что сегодня к нам Никита придет и просить будет, чтоб я стихи написал! Сами увидите.
— И вправду под нарами хоронился? Вот это да-а-а! — Толя был восхищен неустрашимостью и ловкостью вожака. — Смелый!
— Знаю, не новость! Слушайте!
Ленька нарисовал приятелям картину беспросветной лагерной жизни. Он говорил о кружках трактористов и комбайнеров, о звеньях помощи животноводам, полеводам и овощеводам, о покосе, о создании пионерских патрулей, которые будут оберегать посевы от вредителей, о концерте.
— Дела у них по горло, — заключил он. — Работают день и ночь, как трактора на пахоте. До того дошло, что и поспать некогда. Гошку Свиридова вчера среди ночи с постели стянули, чтобы воду на скотный двор возил. Десять бочек доставил, а ему говорят: еще давай — мало. Запарился Гошка…
— Силком заставили? — спросил Толя.
— Известное дело!
— Врешь! Гошке и всем другим за работу трудодни начислят, — вмешался Демка.
— Держи карман шире…
— Ты, Ленька, злой, как цепняк ваш. На всех бросаешься.
— Хочешь знать, Гоша при мне Илье Васильевичу жаловался, что сил у него больше нет работать, с ног валится.
