подъемную силу, я сделал вид, что не заметил его и, не сбавляя шага, торопливо двинулся к дверям в вестибюль. Шарик проводил Карман до самой двери. Потом, обиженно и недоуменно взвизгнув, сунулся и в вестибюль, но был изгнан строгой вахтершей.
Пахучий бутерброд за шесть уроков так добросовестно насытил карман аппетитным своим запахом, так прошил его насквозь, что, похоже, теперь и без всякого бутерброда Карман мог представлять жгучий интерес для чуткого и жадного носа Шарика. Но всерьез обидевшись на Шарика за измену дружбе в угоду аппетиту, я решил, что имею право разочек наказать его, и подчистую съел бутерброд.
Шарик преданно ждал у дверей вестибюля — видимо, считал звонки. Когда я шагнул во двор, он бросился ко мне, вскинул лапы на брюки, взвизгнул, сыпанул виноватым (так мне показалось!) взглядом и принялся шумно обнюхивать заветный Карман. Карман пах на диво вкусно, но бутерброда-то в нем уже не было. В доказательство я похлопал по пустому Карману. Поверить в это Шарик не мог и продолжал бежать за мной, держа нос по незримому следу, который оставлял Карман для его острого носа.
Говорят, летучие мыши слышат звуки, недоступные человеческому уху. Это называется ультразвук.
Шарик был мастером по части ультразапахов, но это мастерство сейчас подводило его, ибо он остро чуял запах уже, увы, съеденного мною бутерброда. Не спеша примириться с тем, что лакомства не будет, Шарик проводил меня до калитки. Сдаваться я не собирался, поэтому и в мыслях не держал взбодрить Шарика, поощрив его настойчивость чем-либо вынесенным из дома. Сегодня был День Поучительного Урока. Шарик должен был усвоить, что не в бутерброде дружба.
Оставив дома портфель, я поспешил на автостанцию — нужно было съездить в Ташкент по просьбе мамы и отвезти в библиотеку взятые ею книги, которые она могла взять только там.
Шарик не отставал. Неутомимо продолжая приветствовать льющийся из Кармана незримый запах, он неутомимо салютовал хвостом и, видимо, успел развить на нем отличные бицепсы. Возможно, он смог бы даже поднимать хвостом рекордные штанги — упорство Шарика в закалке хвоста физическими упражнениями на свежем воздухе вполне могло бы служить примером начинающим спортсменам.
«Беги, беги! — с усмешкой думал я. — Держи карман шире!..»
Шарик демонстрировал чудеса преданности Карману — не отставал до самой автостанции. Потом, он послушно стоял вместе со мной в очереди за билетами. Мне повезло — билет достался на автобус, который должен был вести Алишер. Алишер-ака — муж моей старшей сестры Айгуль, свадьба их была совсем недавно.
— Привет, Володя! — улыбнулся он. — В Ташкент?
— Книги надо отвезти, — кивнул я. — Мама попросила.
— Я бы и сам отвез, — развел руками Алишер. — Тебе-то зачем ехать?
— А мне тоже надо в Ташкент, — сказал я. — Дело есть.
— Садись тогда, — кивнул Алишер. — Отправляемся.
Он потянул дверцу кабины, нажал кнопку, и дверь автобуса свернулась гармошкой. Алишер сел за руль, мотор проснулся, взвыл, загудел ровно. Услышав мерную механическую песню, пассажиры заспешили в автобус. Я в очереди стоял последним и поднялся на ступеньку, когда автобус уже тронулся.
И вдруг что-то мягкое ударило мне в ноги. Я удивленно опустил глаза и увидел Шарика. В последнее мгновение он влетел в автобус, чтобы не расстаться с удивившим и озадачившим его Карманом, почему-то так и не желавшим угощать его.
Двери затворились, автобус тронулся. Меня разбирал смех. Карман держал Шарика надежнее, чем цепь. Пес демонстрировал чудеса настойчивости и аппетита. Привязь дразнящего запаха, а его зримо для острого носа Шарика источал Карман, была Шарику сладостна, приятна. Я плюхнулся на свободное сиденье. Шарик преданно пристроился рядышком. Он, ясное дело, решил сопровождать Карман, словно опасаясь — не везу ли я лакомое его содержимое в дальние края, причем совсем другой собаке. Шарик сидел смирно, ничем не беспокоил пассажиров. Ясно, подумал я, решил взять меня измором? Ошибаешься, брат! Ничего у тебя не выйдет.
На середине пути начались неприятности. Алишер обернулся, желая что-то сказать мне, и тут с удивлением увидел Шарика. Алишер резко нажал на педаль торможения, и пассажиры заколыхались.
Из рук сидевшей впереди бабуси вырвалась корзинка с яблоками. Яблоки покатились по полу и бабуся заохала, запричитала, недобро поминая шофера. Пассажиры полезли под сиденья, помогая собирать яблоки. Одно яблоко — краснее помидора — подкатилось к Шарику. Он шумно обнюхал и презрительно отвернулся. Я поднял яблоко и передал бабусе. Заметив, как Шарик отверг роскошное яблоко, бабуся, обидевшись за свои расчудесные фрукты, сказала:
— Ишь, нос воротит! Что бы ты, собака, понимала в яблоках? Знаю-знаю! Вот ежели б на яблоне кости росли — тут бы ты обрадовалась.
Оглядываясь по сторонам, она доверительно сообщила соседям:
— Внучке везу. Чтоб щечки у ей были красненькие, что мои яблочки.
Алишер резко отодвинул стекло, отделявшее кабину, и строго спросил:
— Почему в салоне собака?
— Шарик сам зашел, — объяснил я.
— Так уж и сам?
— Он за мной бежал… То есть — за Карманом. А бутерброда в нем уже не было… Шарик не поверил — и в автобус зашел. Так все было. А я его не звал. Он сам… Честное слово, сам…
Наверное, я объяснял очень путано, потому что в салоне послышались смешки. Но потешались не все. Бабуся с яблоками горестно всплеснула руками:
— Ой, живодер! Чего ж ты собачонку моришь, окаянный? Она же с голодухи за тобой бежала.
— Да не голодный он! — запротестовал я. — Шарик просто жадный.
— Сам ты жадный! — осадила меня она и, порывшись в сетке, отломила от увитой веревками палки кусочек колбаски и поманила Шарика. Предатель, конечно ж, сразу забил хвостом, как рыба на крючке. Привстав на своих сиденьях, пассажиры с сочувствием смотрели, как этот профессиональный вымогатель уплетает колбасу.
Алишер все не трогался с места. Пассажиры заволновались. Дядечка с гусем в клетке сердито закричал:
— Почему стоим, товарищ?
Алишер был невозмутим.
— Собаку ждем, — разъяснил он.
— А чего ее ждать? — удивился владелец гуся. — Она и по ходу колбасу доест.
— Никакого «по ходу» не будет. Собаку надо высадить. Не положено в автобусах собак возить.
Как же так? Мы отъехали от поселка уже километров на десять. Ведь Шарик может и не найти дороги домой, заблудится. И все из-за меня.
— Алишер! — взмолился я. — Не высаживай Шарика. Он потеряется.
— Да пойми же ты — не имею права. Не волнуйся, он раньше тебя домой вернется. Собаки — они без карты лучше любого топографа местность чуют.
— Заблудится… — упрямо твердил я, заглядывая в глаза пассажирам. — Ведь пропадет здесь Шарик.
Тут все пассажиры заступились за Шарика.
— Собака смирная, неудобства никому не чинит, — рассудительно говорила бабуся с яблоками. — Пущай едет, милок. Куда ж ее выгонять? Не по-человечески это.
Поддержал ее и дядечка с гусем;
— Товарищ шофер, пусть покатается собачка. Да и нам веселее будет.
Чувствуя, что Алишер уже колеблется, я поспешил бросить еще одну гирьку,
— Пойми ты, — горячо говорил я. — Он бы ни за что не зашел, если бы знал, что ты его высадишь по дороге.
— Вот и предупредил бы своего Шарика заранее, — проворчал Алишер. Но в голосе его уже не было тугоплавкого металла. Алишер явно сдавался. Вздохнув, он тронул автобус, и хитрый Шарик, догадавшись, что признан шофером официально, решил выйти из подполья на легальное положение, и принялся бегать по проходу салона, как кондуктор, Плату за виляние хвостом он взимал лакомством. Одна тетечка протянула
