про себя, молитвенно закатывая глаза. Мне послышалось, что он шепнул: «Наша взяла!»
Не отвечая на его шуточки, мы вышли на улицу. Что же делать? Где взять деньги, чтобы расправиться с одноруким бандитом? А Хурсанд-бобо тоже хорош… Так поставил бутылочку, в самый угол ящика, что бедный крюк себе уже все пальцы отбил о стенки ящика, а схватить никак не может. Но ведь солдат целых девять раз сумел это сделать… Сумел ведь! И денег потратил, видать, уйму. Дешевле в магазине купить — а он — сюда, играть… Ясно — азарт… А сколько его в Ромке Суровцеве — Хурсанд-бобо нам уже объяснил.
Мы шли домой понурые. Самохвалов знал, что мать денег не даст. Еще и накричит. Я тоже ни на что не надеялся… В любом случае — поинтересовались бы, зачем срочно понадобились дньги на ночь глядя. Врать не хотелось, а как сказать правду?
У первого подъезда, на скамейке, толпа ребят сгрудилась вокруг Кати Суровцевой, демонстрировавшей двору очередной подарок — японский диктофон.
…И на уроки брать его теперь буду! — услышал я хвастливый голос Суровцевой. — Теперь мне ничего не нужно записывать — все за меня диктофон сделает.
С ним и экзамены сдавать можно, — продолжала она. — Великолепная шпаргалка! Можно заранее записать на пленку все ответы и пронести диктофон на экзамен. Он что хочешь подскажет.
Я протиснулся сквозь кольцо воздыхателей, любовавшихся пластмассовой штучкой, и с вызовом сказал:
Подскажет, да не все!.. Он тебе, например, не подскажет, где такую футболку достать! — и я вновь ткнул пальцем в собственную грудь, где была обнародована известная уже Суровцевой заметка Олега Сиропова о спасенной корове.
Если будет надо — подскажет! — отрезала Суровцева. — Захочу — папа и такую мне купит.
Шиша с два купит! — гневно выкрикнул Самохвалов. — Такая, если хочешь знать, одна в Ташкенте и даже на земле.
— Все равно достанет, — спокойно повторила Катя.
Слушай! — вспыхнул я. — Не надо доставать. Хочешь — я тебе свою отдам. Я не шучу…
Даром отдашь? — сощурилась Суровцева. — Это почему ты такой добренький стал?
— Вот еще — даром! Три рубля давай, если есть.
— Пять! — испуганно крикнул мне Самохвалов через головы ребят, — Или шесть… Или восемь…
— Шесть, — сказал я. — Я забыл: она шесть стоит.
Дворовые ребята умолкли, увлеченные нашим с Суровцевой торгом.
— А ты, правда, не шутишь? — спросила Катя. — Тебе не жалко?
Я ухмыльнулся:
— Не перевелись еще добрые люди.
— Тогда я сейчас, — бросила Суровцева и скрылась в подъезде завопив на весь двор: «Мам, откро- ой!». Через минуту она вынесла две хрустящие зеленые бумажки и протянула мне:
— Держи, если не шутишь.
Я передал трешки Борьке и живо стянул с себя футболку. Удача сама плыла нам в руки. Благодаря спасенной от огня корове Кисе, мы с Самохваловым получали солидный шанс спасти всех мальчиков от нависшей угрозы. Ведь, судя по всему, Леопард Самсонович не шутил… А десятиклассник Ромка Суровцев — катькин брат — вполне мог завтра же вынудить директора школы привести в исполнение обещанный приговор….
Похрустывая добытыми без всяких усилий трешками, мы спешно возвратились в зал игровых автоматов, где прожорливый кран тотчас же принялся уминать мою футболку. Только к концу третьего рубля нам удалось крюком царапнуть бутылку. Это вселило в нас надежду. В начале пятого рубля крюк наконец-то зацепил бутылку, но выронил ее на полпути. У нас оставалось монет ровно на три тура, когда наконец, изловчившись, Самохвалов хватанул крюком проклятую бутылку и швырнул ее в лоток. Бутылка тяжело скатилась вниз, и Борька взял ее за худющее горлышко. Наша! Наконец-то она наша!
Бутылку Самохвалов сунул в карман брюк, где ей было глубоко — с горлышком, и мы вышли на темнеющую улицу. Вдруг Борька дернулся и схватил меня за руку:
Идем сюда!.. Быстро!.. — и потащил меня за толстый карагач. — Прячься, скорее!
Что случилось? — огорчился я, не готовый к новым приключениям. Пора было спешить домой, где уже не избежать упреков.
Гляди! — показал Борька. — Ромка топает. Он, гад!
И точно. К залу игровых автоматов, то и дело оглядываясь, посмеиваясь и давая друг другу «петушка», быстро шли Ромка и его дружок по кличке Шакал. Шакал, по рассказу Борьки, был знаменит тем, что, если дул ветер, он первым прибегал в общий сад за домом — собирать упавшие орехи и урюк… Кажется, мы успели!
МЕСТЬ МИСС ЮНУСАБАД
Но мало было обвести вокруг пальца Ромку Суровцева и Шакала. Что-то теперь надо было делать с взятым нами с боем призом, бутылкой.
— Закопать ее надо, — предложил утром Самохвалов, когда мы с ним утречком встретились в моем подвале. Лаз мы давно прорыли, и теперь наши подвалы сообщались как сосуды на столе лабораторных работ физика Николая Алексеевича. — Давай на три года закопаем. Здесь, в подвале, и закопаем… Идет?! А школу окончим — откопаем. Я читал — так все в Грузии делают.
— Там бочку закапывают, — возразил я. — И не на три года, а на сто лет — не меньше.
И что же ты предлагаешь? — спросил Самохвалов.
Директору отдать.
Просто отдать?
Зачем — просто. Отдать и сказать, что больше такого у нас не будет.
А мы скажем ему, что это Суровцева работа, солдата удачи? И — Шакала?..
Сказать бы надо, — кивнул я. — Но тогда мы будем просто ябедами.
Что же делать? — вздохнул Борька. — Может, сказать директору, что он обо всем может узнать у Хурсанда-бобо.
Все равно получается, что ябеды, — сказал я. — Все равно… Из-за нас они из школы вылетят.
Положение было сложным. Как же нам поступить? Вроде, и Ромку с Шакалом, наказать надо. Заслужили, раз молчали тогда, в зале, и ржали со всеми вместе. А вчера опять на охоту бежали. И подстрелили бы и эту, десятую, птичку с тремя звездочками на фюзеляже, если бы не мы.
Но и ябедами быть не хотелось. Молчать? Но тогда Ромка с Шакалом повадятся доставать эти дразнилки еще где-нибудь. Да хотя бы и в магазине…
— А почему только мы должны обо всем думать?! — возмутился Борька. — Мы свое дело сделали — пусть теперь и другие голову поломают.
Давай обсудим, — вздохнул он. Все равно мы так и не смогли придумать ничего лучше этого.
В вентиляционное окошко подвала я увидел Суровцеву. Она с независимым видом прохаживалась мимо дома в черной шубе с огромным мохнатым воротником.
— Глянь сюда, — кивнул я Самохвалову. — Последний истошный визг моды — весенняя шуба.
Кто визжит? — равнодушно бросил Борька.
Как обычно.
— Суровцева, значит, — скривился Самохвалов.
Борька глянул в окошко и присвистнул:
