Ему ответил торопливый и восторженный щебет:
— Олеженька, — рассыпалась женщина, — Как я рада, что удалось дозвониться до вас! Как ваше самочувствие?
— Да… Но… я… — с трудом выдавил Сиропов, но продолжать ему не дали.
— Представляете, Олеженька, — продолжала женщина. — Час назад я звонила в редакцию и мне сказали, что вы летите в Карши с саженцами… Как это благородно! Как благородно!.. Вот и звоню вам в аэропорт. Спасибо, Леночка помогла, дежурненькая аэропорта по справке. Она у меня, умничка, тоже пайщица в кооперативе. Одна семья… Как не помочь друг другу… Вы меня слышите?
— Т-товарищ Крякина!.. Я… Да… — сказал Сиропов.
— Не будем терять времени, милочка! — решительно остановила Сиропова женщина. — У вас его нет. Быстренько возьмите бумажку и рученьку и приготовьтесь писать… Приготовились? Вот и умничка… Тут мой Рудинька, как узнал куда вы собрались, набросал только сейчас кое-что свеженькое. Записывайте, это вам в Карши пригодится. А то, с чем звонила в редакцию, передам в другой раз. Ладно уж… Вы готовы?
— Д-да! — клацнул зубами Сиропов. — Я п-пишу…
Передаю по буковкам, лапочка! — взвизгнул Крякина и продиктовала:
Насморк… Атеросклероз… Гангрена… Опухоль. Реанимация…
Уже потешался весь аэровокзал, но Сиропов, увы, слышать этого не мог. Он-то полагал, что телефонная капель предназначается ему одному. Передав по буквам свеженаписанные частушки юного акына Рудика, Крякина облегченно вздохнула:
— А теперь, Олеженька, проверяйте, — читаю первоисточник…
И прочла:
На горе стоят такси
И мотор заводят.
Пионерский сад в Карши
Все равно посодят!
Подружка моя,
Как платок твой ярок!
Обязательно пошли
Дерево в подарок!
— Д-да… Все верно… — потерянно промямлил Сиропов. — Привет Рудику. Скажете, что молодец. Оч- чень оригинально и оперативно.
Сиропов положил трубку и потер лоб. Но тут снова ожило радио;
— Пассажиров, следующих рейсом сто двадцать пять в Карши, просим пройти на посадку.
Борька положил руку мне на плечо:
— Пора и нам.
И добавил с улыбкой.
— Пока не разразилась гроза над Юнусабадом…
Смеясь, мы побежали к маршрутке. А погода была ужасно летной — лучше и не надо. Такую хорошую погоду аксакалы «Аэрофлота», уж точно, триста лет не помнили. Над головой плескалось голубое небо, а в нем, как в сетке дыня, трепыхалось и слепило глаза аппетитное солнце. И на душе было так хорошо… Так сладко… Как не бывает, даже если съешь в один присест двадцать коробок зефира в шоколаде.
…И ОТ АНДРЕЯ ЛИЧНО!
Мы уже собирались сесть в подошедшую маршрутку, как вдруг Борька сжал мою руку и прошептал:
— Смотри!
К нам подходил мужчина с внушительной связкой коробок зефира в шоколаде. На связке все еще болталась аэрофлотская бирка.
Пока мы пялили глаза на коробки, маршрутка наполнилась и стремительно умчалась. Мужчина с зефиром остался на остановке, и у нас появилась возможность потихоньку сосчитать число коробок. Их было десять. Коробки были красивые, толстенькие. Честно говоря, я и сам не отказался бы от одной из них. Борька, думаю, тоже.
И тут мне пришло в голову такое, что я не выдержал и расхохотался.
— Ты чего? — попятился Борька. — Не заболел?
Я схватил его за руку, увлек в конец остановки и там, шаря в собственных карманах, спросил Борьку:
— У тебя сколько денег?
Рубль есть. А что?
Давай сюда. Надо. У меня тоже один остался. Сжав в кулаке рублевки, я подошел к мужчине и спросил:
— Извините, пожалуйста! Вы не могли бы сказать, сколько стоит одна коробочка?
Мужчина прищурился и, не удивившись моему вопросу, ответил так:
Смотря кому… Если дарить хорошему человеку, то он решит, что и карандаш дорого стоит. Почем стоит, если дарить, не знаю. А почем покупать — могу сказать, извольте. Рубль восемьдесят. Устраивает? — и он добродушно улыбнулся.
Устраивает! — с готовностью подхватил я. — У нас два рубля есть.
Целых два рубля?! — восхитился мужчина. — Ого, да вы, мужики, просто буржуи. На коробку вам хватит, поздравляю. Остается купить билет и слетать в очередь. В Москву…
Понимаете… — Я замялся. — Нам зефир не нужен… Мы его вообще не едим… Нам коробка нужна. Только коробка.
Только коробка? — удивился мужчина. — Без зефира?
Ну да… Только коробка. А зефир из нее можно ведь переложить в другие коробки. Вот два рубля… — и я просительно посмотрел на мужчину и разжал кулак с рублями.
Увидев протянутые ему деньги, мужчина сконфузился.
Да вы что, мужики! Во даете! Я только пустые коробки не продавал!
Понимаете, нам очень нужно… Очень-очень! — взмолился я.
Борька молчал. Мое стремление купить за два рубля опустошенную коробку явно не желало находить сочувствия ни в голове его, ни в желудке.
— А зачем тебе пустая? — спросил мужчина. — Если не секрет.
— Это секрет, — сказал я. — Это вопрос чести.
Вопрос чести?! — протянул мужчина, уже не улыбаясь. — Ну, мужики, это серьезно… А зефир вам, значит, не нужен?
Нет, конечно! — воскликнул я. — Нам с Борькой сладкое нельзя, а то очень жирные будем, и зубы попортятся.
Чего-то ты, погляжу, не больно жирный, — покачал головой мужчина. — Тебе, по-моему, и тонна зефира не повредила бы для начала.
— А зубы?! — в отчаянии воскликнул я и, широко раскрыв рот, прожамкал:
— Ражве это жубы?
Можно было подумать, что я борюсь с его твердым намерением немедленно скормить мне весь привезенный им зефир.
— Зубы как зубы, — сказал мужчина, участливо оглядывая выставленную ограду зубов.
